Пара, не так давно потерявшая ребенка, приезжает на некоторое время в домик в лесной глуши. На лоне природы с обоими начинает твориться неладное. Ее мучает чувство вины (двухлетний сын выпал из окна в то время как родители занимались любовью), он пытается ей помочь, но все усилия ни к чему не приводят. Постепенно в их жизнь вторгается настоящее темное безумие, насилие и жажда смерти.
Пока он (Уиллем Дефо) и она (Шарлотта Генсбур) отчаянно занимаются сексом, их ребенок, обняв плюшевого мишку, шагает из окна навстречу снежинкам. Дальше она месяц валяется в больнице, где ее лекарствами пытаются «вылечить от скорби» и откуда он ее забирает, чтобы отвезти в лес. Лес — это место, которого она больше всего боится, и он, будучи, по счастью, заправским психоаналитиком, полагает, что страх и его преодоление полезнее любых таблеток. Кто кого преодолеет, станет, однако, ясно лишь в самом конце. Да и то не факт.
Не секрет, что самый главный провокатор в киноиндустрии датчанин Ларс фон Триер считает, что кино должно быть подобно камешку в ботинке, и прилагает максимум усилий, чтобы его фильмы не посчитали вдруг развлекательными. Добрая половина человечества давно прочит ему сумасшедший дом, злая — восхищается и рукоплещет, а сам режиссер с каждым разом стремится себя переплюнуть. И, в общем, заметно прогрессирует: «Антихрист» — никакой не камешек, а здоровый шлифовальный круг в свежепродырявленной ноге.
Гендель, шум ветра, воронье карканье, стук по крыше, детский плач и хриплые крики Шарлотты Гинзбург — звуковой ряд безупречен, и можно запросто получить свою порцию круга, даже не глядя на экран. У закрытых глаз больше возможностей, они могут нарисовать картины по-настоящему ужасающие, тем действеннее, что каждому будет видеться то, чего именно он боится больше всего. Но вряд ли они, эти картины, будут настолько неприятны. «Антихрист» с открытыми глазами — совершенно прекрасен и охотно рекомендуется всем, кто ждет от просмотра кино ощущений вроде железного крюка, поворачивающегося где-то в желудке, и тугой петли на шее одновременно.
Немного разряжает обстановку лисица, говорящая о хаосе, и неубиваемая ворона. Еще хороший способ — представить себя на месте Генсбург, а Триера — вместо Дефо в лисьей норе. Желуди, конечно, не плачут, но никогда не помешает иметь при себе запасной разводной ключ.
Фон Триер своим фильмом говорит гораздо больше, чем видно на первый взгляд.
Если смотреть на это произведение как на обычный художественный фильм с линейным сюжетом, то сложно избавиться от неприятных ощущений. Но Триер любит обращаться к этому приему: он как бы подсказывает зрителю, что в кино специально показано все максимально отвратительно, чтобы не воспринимать увиденное буквально. Мне кажется, что этот фильм нельзя воспринимать как историю семейной пары, которая пережила трагедию. Каждая сцена и каждый объект в кадре лишь образ.
Женщина — олицетворение всего, что может творить, в смысле рождать и воспроизводить, женщина как символ того эгоистичного начала в каждом человеке, готового порой ради сиюминутного удовольствия пожертвовать тем, что сама создала.
Мужчина же нам показан как некое рациональное начало, пытающееся всему найти объяснение, все подвергающее анализу.
Поэтому на показанное нам действие можно смотреть не как на сюжет триллера, а как на борьбу двух начал, которая происходит внутри одного человека, каждого человека! Отсюда и такое внимание к представителям фауны — как образ некоей природной составляющей внутри нас.
Не стоит забывать, что сам режиссер в период съемок фильма говорил о своем творческом кризисе. Может, таким образом, Триер показал, что именно значит творческий кризис, когда его внутренний творец (женщина) не способен больше рождать, но стремится к разрушению.
Если представить, что в фильме отражены подсознательные части самого режиссера, то финал фильма приобретает дополнительный смысл — как подтверждение преодоления кризиса.