Обычно у режиссеров в Канне нет времени вообще: их водят по интервью и пресс-конференциям, и о том, чтобы погулять, речи особенно не идет. А как было у вас?
Я летела в Канн из Канады, это был очень долгий и тяжелый перелет. Я двое суток не спала. Интервью было не очень много, но, конечно, я ничего из программы посмотреть не успела. И тем не менее мы с Миланой Агузаровой успели погулять по городу.
Как вам Канн?
Я там была не первый раз, но, когда приезжаешь со своим фильмом, это совсем другие ощущения. Мало что замечаешь, внутри идут другие процессы.
В Торонто у вас были съемки?
Нет, съемки были у Кантемира Балагова. Мы просто там были вместе.
А, «Одни из нас». Вы, кстати, играли в игру, по которой снят сериал?
Я пыталась. Мне было очень интересно, но я с трудом владею джойстиком. И мне не хотелось убивать, я просто ходила. И я не дошла до той части, где жестко совсем.
У вас было право голоса в отношении этого сериала? Там есть ваше влияние, это сотворчество?
Это работа Кантемира, он режиссер. Максимум, как мы можем друг другу помочь — дать совет, если другой в этом нуждается.
Вы начали работу над «Разжимая кулаки» с Любовью Мульменко, но в какой-то момент стали делать фильм самостоятельно. Почему?
Работа со сценаристом — очень интимный процесс. Ты садишься в лодку, отплываешь — и пути назад нет. Но у Любы в тот момент была сложная жизненная ситуация, она не могла полностью отдаться этому проекту, поэтому мы прекратили. И я продолжила с Антоном Ярушем.
А мы думали, что вы просто в какой-то момент поняли, что это слишком личное.
Нет. Когда ты работаешь со сценаристом, ты делишь с ним все личное. В этом нет какого-то обособления. Ты готов делиться, совместно размышлять над историей.
Часто говорят, что кино — это творчество коллективное, что есть команда и каждый в какой-то степени соавтор фильма. Но когда мы смотрим то, что сделали вы и другие выпускники мастерской Сокурова, у нас всегда ощущение абсолютно авторского кино. Иногда кажется, что вы делаете его в одиночку. Мы читаем титры, видим, как много людей работало, но настолько индивидуальный, всегда авторский почерк сохраняется, что нет ощущения, будто это групповое творчество. Как этот парадокс решается для вас?
Просто сама профессия во многом про одиночество. До начала производства ты все делаешь один, а дальше ты ничего не можешь сделать без команды. Я бы не смогла снять этот фильм в одиночку, если бы у меня не было огромного количества людей, которые помогали и вкладывали себя. Просто я, не знаю, капитан корабля. Или какую-то другую метафору тут найти… Кино… Мне жаль, что невозможно сделать его в одиночку. Я бы с удовольствием занималась каким-то видом искусства, в котором я могла бы сама что-то сделать. Там ты более устойчив, понимаешь, что все зависит от тебя. Но кино — это совсем-совсем другое.
Вы же в мастерской снимали документальное кино, его вполне реально сделать самостоятельно.
С документальным кино так можно делать, но мы все равно большую часть времени делали игровые фильмы. И вся группа участвовала друг у друга в качестве разных членов команды. То есть все равно это коллективный труд.
Какой этап работы над фильмом самый сложный?
Самое сложное — и самое любимое, и самое приятное — это съемочный процесс. Потому что ты получаешь материал, у тебя есть час на кадр, и ты должен все, что накопил за два года, вложить в этот кадр и сделать все возможное. Я больше всего люблю съемочный процесс.
Часто бывает, что задуманное не удается снять?
Это происходит постоянно!
Например?
Когда мы делаем пре-шут до съемок фильма, то есть я проверяю свой режиссерский сценарий на его состоятельность, то понимаю, что на какие-то кадры мы потратим слишком много времени. Так что этого не будет, не стоит того. И я начинаю отбрасывать, производить отбор. Дальше на съемочной площадке меняется что-то в локации, и приходится за день до съемок переделывать мизансцены. То есть ты постоянно находишься в конфликте. Нет чего-то, что тебе помогает. Все, наоборот, пытается тебя заставить бороться за то, что ты придумал.