У каких-то эпизодов есть прототипические истории или случаи?
Именно про ЧВК — нет. Но фильм и не посвящен этому явлению, он ни в коей мере не собирается его исследовать. У нас были некие эпизоды, взятые из странной жизни обычных людей. Например, табличка на разрушенном доме: «Охраняется государством». Приведение в порядок того, что долгое время было обычной свалкой. Но это история потемкинских деревень, которая нам всем хорошо знакома.
И все же самое страшное в этом фильме — то, что делает его публицистическим триллером, — это ощущение, что есть некий спрут, который выше полиции, местной власти, обычной армии. И докопаться до истины невозможно.
Но ведь этот спрут и правда существует. Говорить, что его нет, было бы странно. Но снимали мы не об этом, а о том, как простая женщина неожиданно для себя сталкивается с чем-то подобным. Это история не о ЧВК, а о ней.
А не было мысли поставить в титры посвящение Александру Расторгуеву, например?
Ни разу. Хотя, возможно, стоило бы. Но это было бы нечестно. Я с большим уважением отношусь к Александру Расторгуеву. Я, как и огромное количество людей, с невероятным сожалением и даже ужасом воспринял то, что произошло с ним в Центральной Африке. Но если бы я, прочитав сценарий, подумал, что такой фильм надо посвятить именно этому человеку, то я бы указал его в титрах. Но поскольку эта связь в голове если и возникала, то уже на этапе постпродакшена, то я этого не сделал. Иначе это было бы спекуляцией. Если посвящать кому-то фильм, то его надо изначально делать как посвящение. Так будет правильнее.
Поколение молодых режиссеров становится абсолютно интернациональным. Есть ощущение, что в вас уже заложена эта мысль. Вы старше почти всех своих однокурсников у Сокурова, у вас есть мысль, что вы режиссер России и будете снимать здесь и о России или вы тоже мыслите в духе глобализма?
Я открыт к любому международному сотрудничеству. У меня абсолютно нет ощущения, что я режиссер кабардинский или кавказский. И я не считаю себя российским режиссером. Я не привязан к России, и, если будут какие-то другие предложения, я их рассмотрю. Но я близок к тому, чтобы начать считать себя режиссером, вот сейчас доделаю свой третий проект и пойму окончательно. Режиссер — это ремесло, профессия, я ее выбрал, я это люблю. Но я не собираюсь вписывать себя в какие-то границы.
У меня, наоборот, есть чувство, что мы очень сильно и активно закрываемся от всего мира. Все, что сейчас происходит на уровне внешней и внутренней политики, — я об этом. Мы очень сильно противопоставляем себя миру. На мой взгляд, это глубоко ошибочно и не может привести ни к чему хорошему. И возможно, интернациональность среди молодежи — как раз следствие подобной политики. А кино не имеет границ. Вы же смотрите английские, французские, польские, американские фильмы. И смотрите вы их как отдельные произведения, не зацикливаясь на том, в какой стране они сделаны. Кинематограф сам по себе интернационален.
Как думаете, насколько ваш фильм понятен за рубежом? Например, последний фильм Алексея Балабанова «Я тоже хочу» тоже показывали в «Горизонтах», как и ваш, но есть ощущение, что его до конца не поняли.
У Балабанова очень важен контекст. Он говорил о том, что происходит здесь и сейчас, выходил на улицу и говорил о том, что видит. И конечно, для зрителей, например США, это могло быть непонятно, они просто не в контексте. Наверное, это и мешало другим людям посмотреть на него международным взглядом, вписать его в мировой кинематографический процесс. Но есть архетипичные вещи, равноценные в любом уголке мира.
А вообще, вы вот побывали во второй по престижности программе одного из крупнейших фестивалей в мире. Какие ощущения?
Это огромная радость и ответственность. Страха не было, но было большое волнение. Но я совершенно не осознавал, что еду в Венецию. До середины сентября у меня были съемки, после них сразу «Кинотавр». Меня спасает и увлекает, что я сейчас — глубоко в другом материале и другом производстве. У меня просто нет времени, чтобы сидеть и думать об этом. Тем более что здесь от меня, наверное, уже ничего не зависит. Фильм есть, он готов, осталось показать его зрителям. Все, что я мог сделать, я сделал. Теперь посмотрим на реакцию зала.
Александру Николаевичу будете показывать фильм?
Пока не знаю. Я еще не решился предложить ему, если честно, я боюсь этого. Но если будет премьера или показ в Петербурге, я бы хотел пригласить его. Этот фильм нужно и важно смотреть на большом экране. Совершенно выдающийся оператор Ксюша Середа сделала невероятной красоты изображение. И я надеюсь, Александр Николаевич его посмотрит. Я бы очень хотел услышать его оценку. Я сильно уважаю его самого, его мнение. И после пяти лет обучения в его мастерской у меня до сих пор сохраняется такой детский страх быть поруганным, получить двойку. Это волнительно очень, как будто ты сделал доклад на тему и ждешь, что скажет тебе учитель.