Белый квадрат

ВЕДУЩИЙ

Здравствуйте! Вас приветствует программа «Белый квадрат». Сегодня мы поговорим о России. Наша великая, фантастическая и во многом непредсказуемая страна, которая, как пелось в песне, «веками непонятна чужеземным мудрецам», закономерно продолжает вызывать вопросы не только у этих, мягко сказать, мудрецов, но и у наших соотечественников. Один мой старый приятель недавно признался, что, прожив сорок с лишним лет в России, представляете, так и не понял, что у нас за страна. Причем человек он православный, патриот, интеллектуал, глубоко знающий нашу историю и культуру. Речь идет вовсе не о государственном строе. Каждый школьник знает, что Россия — федеративное, демократическое государство, с президентом и парламентом.

Это как раз лишний раз подтверждает ту самую загадочность России. Как раз — лишний раз! Я рифмами заговорил, вот какая важная тема у нас сегодня! Поговорим же об этом. За нашим белым квадратным столом сегодня, как и всегда, сидят четыре гостя. Многих из них вы узнали. Но у нас правило «Белого квадрата»: только имена, только профессии. Никаких званий, должностей, регалий. Итак: Ирина — муниципальный служащий, Юрий — военный, Антон — театральный режиссер, Павел — бизнесмен. Уважаемые гости программы «Белый квадрат», я задаю всем вам один вопрос: на что, по-вашему, похожа Россия? Пожалуйста!

(Аплодисменты в зале)

ИРИНА

ИРИНА

ВЕДУЩИЙ

Ladies first!

ИРИНА

Да, да. Тогда я и начну. Что ж, знаете, наверное, все-таки для меня Россия — это песня. Звучит, конечно, немного наивно, да?

ВЕДУЩИЙ

Вовсе нет.

ИРИНА

Вот... песня. Песня. Русская, слегка грустноватая, долгая песня. Которую я слышала еще в детстве, когда и слов-то не знала, но ее кто-то пел рядом, это было зимой, я помню этот холод, окна замерзшие в нашем городке. И эта песня. И когда произносят «Россия», вот это: Рос-си-я — я сразу вспоминаю эту мелодию, этот иней на окнах, бабушку на кухне, ее пироги с вязигой, маленького брата, наших пушистых котов, снег, улицу, сугробы, хороших соседей, игры, школу, мечты разные, и сразу это детское чувство — вот, ну, что мы живем в очень большой стране, великой, могучей, что где-то там далеко, далеко есть Москва с Кремлем и Спасской башней, и когда я вырасту, то поеду туда и все это увижу. А песня все звучит и звучит. Как и раньше. И пока она звучит, пока ее поют, знают ее слова, помнят мелодию, жива Россия.

(Аплодисменты в студии)

Причем сильно замороженной, спящей в своем глубоком анабиозе. Размер ее равен географическому размеру России: голова и педипальпы находятся где-то у границы с Белоруссией, в районе Чопа, а зад — в районе Сахалина, нависает над Тихим океаном. И эта гигантская вошь спит, она неподвижна. Она вообще редко просыпается, ее пробуждение — подарок для всех нас. Мы живем на этом ледяном чудовище, ползаем по нему, пугаемся, восхищаемся его необычными формами и ждем его пробуждения. Ждем с нетерпением и ужасом. Иногда много десятилетий, вот как сейчас, например.

(Аплодисменты)

ВЕДУЩИЙ

М-да! Антон, недаром каждый ваш спектакль вызывает скандал! Что там с последним судебным процессом из-за «Мертвых душ»?

АНТОН

Выиграем, выиграем.

ВЕДУЩИЙ

Ой ли?

(Смех)

ПАВЕЛ

Слава богу, хоть в наше время...

АНТОН

Навсегда ли, вот вопрос!

(Аплодисменты)

ВЕДУЩИЙ

Будем надеяться! Все-таки Россия движется вперед. Трудно, непросто, но движется. И то, что мы можем все это спокойно обсуждать в этой студии, — тому пример!

(Аплодисменты)

ВЕДУЩИЙ

Итак, я сразу запускаю нашу машину голосования. Сидящие в студии могут отдать свой голос за каждый образ России, заявленный нашими гостями: «песня», «ледяная вошь», «пещера», «борьба». Голосуем! А мы продолжаем. У меня первый вопрос к Ирине: вам, Ирина, в вашем перспективном округе песня строить и жить помогает?

(Смех)

(Под песню в студию входят четыре очаровательные медсестры в коротких белых халатиках; у каждой в руках небольшой поднос, на нем — шприц, жгут, вата, пузырек со спиртом)

(Аплодисменты)

ВЕДУЩИЙ

Наши очаровательные девушки Соня, Вера, Фатима и Наташа помогут вам!

(Сидящие за белым столом гости обнажают руки, медсестры делают им внутривенную инъекцию)

ВЕДУЩИЙ

БД-4 — удивительный препарат. Самое замечательное в нем — ненавязчивость. Он дает бодрость, ясность ума, обостряет чувства, но все это — неагрессивно, ненавязчиво, предельно деликатно. Он двигает, но — мягко, не принуждая вас, а — предлагая. Он продолжает все ту же, ставшую уже знаменитой, формулу БД. Но от БД-3, который вы знаете уже полгода, который полюбили многие россияне, который воспет нашей великой рок-группой, о котором сказал такие добрые слова наш министр, все-таки он отличается. И не в худшую сторону! Очень не в худшую, дамы и господа! Сейчас наши гости это почувствуют. И сразу почувствуем мы! Как всегда, после Белой Движухи наша дискуссия выйдет на другой уровень, обретет новую валентность, наполнится новой энергией, новым смыслом и передаст все это нам! Друзья, нас ждет много интересного! Аплодисменты!

ВЕДУЩИЙ

Все-таки в какой удивительной стране мы живем! Мы готовы в очередной раз с жаром обсуждать ее образ! Это поразительно! Ну, представьте ток-шоу на немецком, французском телевидении. Про американцев вообще умолчу... (Смех) Чтобы все они всерьез размышляли об образе своей страны? Им давно уже все ясно. Там и вопрос так не стоит. Европа окостенела, это знает у нас каждый школьник. И они знают — знают, но молчат! А у нас? Величие России в том, что она меняется, развивается, раскрывается, сверкая новыми гранями, удивляет и потрясает нас буквально каждый день!

(Аплодисменты)

ПАВЕЛ

Вообще, я не знаю... если хотеть... если даже знать... то есть, ну, проще сказать... когда хочется сделать что-то новое, сильное, совсем другое. А? Нужное, а?

АНТОН

Мощное, да?

ПАВЕЛ

Да! Мощное! Яркое! Совсем другое! Чтобы сияло именно как «другое»! Как вывеска неоновая, а?

ВЕДУЩИЙ

Ну вот, пошла Движуха Белая!

(Аплодисменты)

(Пятясь, наталкивается на Антона)

Саша помолчал, выпустил дым:

— Значит так, если до праздников не вернешь, я тридцать первого приду и окна у вас повысаживаю. Будете с ветерком Новый год справлять.

— Саш, клянусь, вот гадом буду...

— Будешь гадом, если не вернешь. Гадом на морозе, ***.

— Саш, все понял. Возьми хоть эту... требуху. Она хорошая. Когда у нас овцы были, бабуля из требухи супец варила, вкусно. Бери, бери!

Соплеух запихнул кольцо в сумку Саше. Саша молча пошел к магазину. Отстояв очередь, купил черствую буханку ржаного и два теплых белых батона. Пошел домой через поселок.

Дома жена заканчивала топить печь. Саша выложил теплый батон на стол, вытащил из сумки кожаное кольцо, протянул жене:

— Вот.

— Чего это? — жена глянула недоверчиво.

— Кишки бараньи с комбината. Я это... Соплеуха отрекетировал. Ему кто-то вынес.

Жена взяла кольцо, осмотрела, понюхала.

— Штуку так и зажал, гад. Клянется к празднику отдать, — Саша снял шапку и шерстяные перчатки.

Жена кинула кольцо на пристолье у печки, где стояли два горшка, лежали чищеная картошка, шмат сала и луковица:

— Даже у Соплеуха вонючего и то блат на комбинате.

А у нас — никого!

— Заныла... — Саша снял ватник, повесил на гвоздь у двери. — Серега уволился, Санек уехал. Найдем, не боись.

— Найдем, найде-е-ем! — издевательски пропела жена, сузив и без того маленькие губы. — Весь поселок колбасу тащит, а мы только нюхаем.

Саша махнул тяжелой рукой, сел за стол, отломил теплую горбушку и зажевал. Жена сложила картошку, сало и луковицу в малый горшок, налила воды, посолила, закрыла крышкой, задвинула ухватом в печь. Выпрямилась, уперев руки в худые бедра:

— Ну и чего мне делать с этими кишками?

— Не знаю.

— Их же мыть надо!

— Да они уже промыты, скручены.

— Вон кровища запеклась.

— Лен, если б они не промыты были, их бы не свернули. Точняк! Это сверху. Налипло.

Жена взяла кольцо. Снова понюхала:

— Воняет...

— Так это ж потрох! Должно так.

Он питательный. Недаром ливером набивают.

Жена быстро обмыла кольцо под умывальником, положила на доску, нарезала кусками. Затем ссыпала в большой горшок с приготовленными к варке щами, закрыла чугунной крышкой, подняла ухватом и со звуком икоты задвинула в печь. Взяла длинную кочергу, подгребла догорающие угли к горшку.

— Налей мне, и поеду, — попросил Саша, дожевывая горбушку.

Жена налила ему чаю в большую чашку со скрещенными советским и американским флагами и словом SUMMIT 1987. Он подвинул к себе банку со смородиновым вареньем, отрезал себе хлеба, наложил на него варенья и стал жевать и прихлебывать чай. Жена налила себе чаю, положила в него варенья, отпила, села, но сразу вскочила:

— Тормозок твой... щас.

Отрезала ржаного хлеба, положила на него кусок сала, отрезала кусок пирога с тем же смородиновым вареньем, все завернула в газету. Положила в Сашину сумку. Туда же сунула пару яблок, кривой огурец и полголовки чеснока. Саша глянул на часы:

— Пораньше сегодня?

— Не знаю, как покатит. Сегодня ж праздник. Две службы.

— А-а-а-а...

С сумкой на плече он вышел в сени, открыл чулан. Взял старого вида чемодан, квадратный щит, покрашенный белой краской, связанные четыре бруска и складной стульчик. Вышел на крыльцо, спустился и пошел по припорошенной снегом земле, попыхивая сигаретой. Поселок уже проснулся, печи топились. Саша добрел до автобусной остановки, глянул на часы. На остановке стояли четверо. Двоих мужиков он знал, но говорить не стал, стоял, отвернувшись и докуривая сигарету. Подошел автобус. Саша влез последним со своими вещами, поставил чемодан в проходе, прислонил к нему белый щит, бруски, стульчик. Достал и показал проездной. Автобус был не полный. На четвертой остановке Саша сошел. Возле храма целителя Пантелеймона, возвышавшегося прямо у дороги, уже стояли машины. Люди шли на литургию, которая началась полчаса назад. Саша подошел к ограде, опустил свой тяжелый чемодан на асфальт.

"Ухтомского деда нет сегодня, — удовлетворенно подумал Саша.

— Это хорошо. Может, захворал. Хоть бы на подольше..."

Дед с Ухтомы был главным и опасным конкурентом Саши по медоторговле. Вообще Саша занялся медом всего с конца августа. В августе Вовка Мальцев с одним залетным дагестанцем ограбили ночью пасеку в Кукобое. Вывезли они на форде дагестанца шестьдесят рамок, полных меда. Дагестанец предложил Вовке дело. Необычное. Делать его стали сразу после ночного налета: из патоки, старого меда и крахмала сварили литров сто фальшивого меда, разлили по банкам, а в каждую банку положили по кусочку настоящих сот, срезанных с украденных рамок. Банки получились красивые. Их было много: 368. Половину забрал и увез дагестанец, остальные достались Вовке. Он складировал их у себя на чердаке. Его жена и теща начали торговлю сперва во Владычном, но там и своих медонош хватало, да еще с настоящим медом. Стали они мыкаться по рынкам, но толку было мало. Машины у них сроду не было, возить банки на себе — влом. Да тут еще Вовка в очередной раз присел по бакланке на два года. Глупо получилось: в чайной залупился на азеров, слово за слово, дошло до мордобоя с поножовщиной. Вовку подрезали, а он успел одному азеру проломить бутылкой череп.

Короче, у азеров оказалась крепкая ментовская рука, Вовку посадили. Вот тогда жена его и обратилась к Саше и Лене: помогите банки впарить, барыш пополам. Ленка сразу отказалась банки ворочать. Да и торговать она не могла, не умела ни улыбаться, ни говорить с покупателями.

Пришлось впрячься Саше в новое дело. Выбора не было, потому как и денег не было, как и всегда у них. Потолкавшись на рынках, он понял, что здесь ничего не обломится. И выбрал храм Пантелеймона, придорожный. Торговал Саша по воскресеньям и в праздники. Вначале пошло неплохо: за сентябрь купили сорок банок. Поллитровая стоила 400 рублей, маленькая — 200. Но потом, в черный день календаря на Воздвиженье, возник этот дед с Ухтомы. Он прикатил на своих зеленых жигулях с батареей банок настоящего меда, с аппетитной запечатанной рамкой, пергой, воском, прополисом. Поставил два стола, раскинулся. Сперва хотел вообще встать рядом с Сашей, но Саша сразу допер:

— Дед, давай отдельно, так наваристей.

— Как скажешь, милок, как скажешь!

Дед был маленький, быстрый, добрый, балагуристый. Он весь сиял на фоне угрюмого, грузно-неподвижного Саши. Баб звал «милая», мужиков — «милок». Его первые вопросы заставили Сашу напрячься и оцепенеть. Они касались пчел, а в пчеловодстве Саша — ни уха ни рыла.

— Милок, как у тебя роение прошло? Не улетали?

— Ты маточники сам делаешь аль в магазине берешь?

— Сколько раз кормил?

— А перезимовали как?

Вопросы жалили как пчелы. Саше приходилось отмахиваться, как медведю. К счастью, это были не первые вопросы об этих загадочных, совершенно непонятных Саше насекомых. Один мужик спросил его:

— А у нас в Шексне нынче беда: почти все ульи заражены.

Оказывается, речь шла о варроатозе, пчелиной болезни. Другой что-то спросил про медогонку, электрическая она у Саши или ручная. И почти все спрашивали, какой мед.

— Разнотравье, разнотравье, — бормотал Саша.

Пообтесавшись на новом месте, Саша придумал незатейливую легенду: пасеку держит брат, а он лишь торгует. Этим щитом он теперь заслонялся от всех вопросов.

Через час-полтора служба кончилась, народ пошел из храма. Пришло время работы. Саша, подкрепившийся салом, чесноком, хлебом и кривым огурцом, стал изображать оживление: хлопал своими большими пухлыми руками, покачивался, притопывал и бормотал:

— Медок, медок православный. Берем, не проходим.

Но народ, как всегда, проходил мимо.

— Православный медок. Разнотравье. Ароматы луговые, хорошие.

Бормоча это, Саша не терял своей врожденной угрюмости. Ухтомский дед кричал свои зазывалки так, что слышала вся округа. Саша мог что-то громко и от души рявкнуть, только когда отгонял козу Крапивиных от своего огорода. Выходящие из церкви люди энтузиазма у него не вызывали, хотя головой он понимал, что раскупить все банки с фальшаком способны только они. Но преодолеть угрюмую природу свою он не мог.

— Берем медок, медок православный.

Подошла женщина с девочкой. Попробовала. Ушла. Подошли две женщины. Одна попробовала. И со словами «возьму-ка я для них», купила маленькую банку. Получив две сотни, Саша по совету Лены сразу провел ими по всем банкам: на удачу. Подошел толстый седой человек с широким красным носом и недовольным лицом, попробовал. Отошел недовольно. Подошла семья, все перепробовала, отошла. Подошла старушка и сразу купила маленькую банку

— Как оно?

— Помаленьку, — ответил Саша.

Он отстегивал Сереже штуку в месяц. Сережа глянул на банки своими равнодушными глазами и отошел.

Из-за праздника храм сегодня был открыт целый день. Народ подъезжал ставить свечки и уезжал. Саша тоже иногда заходил в храм поставить свечку «для здоровья», но в Бога не верил. Ленка тоже не верила, но считала, что «есть судьба, поэтому надо в жизни нюх не терять». До всенощной Саша сжевал пирог, яблоки и слегка озяб, несмотря на два свитера под ватником. Три раза ходил в храм греться, два раза — в кусты отлить. Он провожал людей своими оплывшими глазами, пытаясь угадать их достаток, семейное положение и место жительства. Люди были такие разные, но чем-то очень похожие. Чем именно, Саша не мог понять. Вообще в людях всегда было что-то непонятно-неприятное...

Мысли его прыгали, как блохи, с одного прохожего на другого: он прикидывал, оценивал, рассуждал, высмеивал, одобрял, сравнивал. Проходящие люди заставляли вспоминать других людей, родных, соседей, армию и детство в Рыбинске. Тогда было хорошо, сытно и весело, отец работал на электромеханическом заводе «Магма», прилично зарабатывал. Саша ходил в секцию самбо и еще учился играть на баяне. Потом «Магму» закрыли, отца уволили. Саша попал в армию. Вернулся, женился. Умерла мать, умер отец. И началась другая жизнь... Почти неизменно мысль скатывалась к ухтомскому деду. Почему, зачем он возник здесь?

— Вот какого хера, а? — бормотал Саша, разглядывая людей.

Что ему мешало торговать у себя на Ухтоме? Да и вообще, с машиной куда угодно закатиться можно. Хоть в Ярославль. Хоть в Москву. Саша зеленел, когда у деда что-то покупали. Сводило челюсти от злобы. Был бы Вовка на свободе, подговорил бы его за штуку проколоть деду шины. Или просто — припугнуть. Самому это делать — стремно. Полиция неподалеку. Стокилограммовый Саша мог бы прихлопнуть вертлявого деда как муху, но, к сожалению, это было невозможно.

Перед всенощной стало смеркаться. И повалил редкий крупный снег. Дожидаясь, когда и народ повалит из храма, Саша зяб, топал валенками, прохаживался перед оградой. Не было уже ни нищих, ни старухи Насти.

Наконец, стали выходить. Шли, шли. Мало кто подходил к Саше. Но все-таки одна дама в шубе купила большую банку. Саша прикинул в уме: 200+200+400 = 800. Неплохо.

Когда все ушли, Саша стал паковаться. Убрал в чемодан банки, снял щит, разобрал столешню, перевязал бруски, сложил стул.

Подхватил все и зашагал к остановке.

— сказал Саша, входя.

Жена молча взяла литровую бутыль картофельного первача, налила стакан. Не снимая шапки и ватника, Саша выпил залпом, взял со стола кусок ржаного хлеба, приложил к носу, шумно нюхнул, посолил и зажевал.

— Ну как? — Лена посмотрела в упор своими черными, всегда серьезными глазами.

— Две маленькие, одна большая.

— Ну и слава богу. Садись, все давно готово. Ждала тебя.

Саша снял шапку, ватник, один из свитеров, стянул валенки, надел полуваленки, сел за стол. Лена поставила миску с солеными огурцами, другую — с кислой капустой, третью — с нарезанным салом. Выпили по полстакана, закусили. Лена подала щи. Из потемневшей капусты выглядывали побелевшие и разбухшие куски свернутой кожи.

Саша жевал. Лицо его во время еды становилось еще угрюмей, словно он ел из мести кому-то. Передние зубы у него были еще вполне, хоть и прокурены. Один был сколот, с тех пор, когда молодой Саша на Алешкином мопеде налетел на угол забора.