Одна из тем, которые в последние годы занимают политиков и экономистов постоянно, – это пресловутое «потепление» или «изменение» климата. Мало какая проблема в современном мире так разделяет экспертов и порождает такие ожесточенные баталии.
Экологические активисты убеждены, что бездействие в нынешних условиях подобно смерти и продолжение выбросов углекислоты в атмосферу скоро приведет к необратимым изменениям; они истово призывают к ограничению эмиссии, переходу к «декарбонизированной» экономике и различным экзотическим мерам спасения планеты – например, к отказу от потребления говядины, так как якобы массовое разведение скота увеличивает объем парниковых газов.
Их оппоненты говорят ни больше ни меньше чем об «экологическом фашизме», обвиняя своих противников в искусственном торможении хозяйственного роста, вызывающем замедление борьбы с бедностью и стимулирующем бессмысленные, а иногда и потенциально опасные технологии. Люди наблюдают за бесконечными спорами, в зависимости от обстоятельств склоняясь то к одной, то к другой позиции: так, локальный максимум озабоченности ростом температуры поверхности Земли пришелся на аномально жаркие 2016-2020 годы – но только что закончившаяся зима стала весьма холодной, и никакой Грете Тунберг не удастся объяснить французским виноделам, почему от холода погиб весь их урожай, если планета так сильно перенагрета.
22 апреля по инициативе США стартовал Leaders Summit on Climate – крупный международный форум, на котором главы государств и правительств искали общую позицию в борьбе с глобальным потеплением. Процесс нелегкий – и дело не только в том, что сам тезис о гигантском влиянии человека на состояние климата вызывает серьезные сомнения, но и в том, что чисто экономические интересы различных государств сложно скоординировать: часть стремится максимально использовать новые технологии и демонстрировать «моральное лидерство», часть хочет использовать все имеющиеся возможности для производства дешевых товаров и повышения своей конкурентоспособности, а часть просто озабочена перспективами перемен, которые могут обрушить спрос на углеводороды – единственное, что они способны предложить миру. Однако за дискуссиями и спорами становится малозаметным тренд, который во многом делает их бессмысленными.
Когда мы говорим о глобальном изменении окружающей среды, нужно, на мой взгляд, иметь в виду два обстоятельства. С одной стороны, люди вполне способны осознать, какие перемены угрожают их благополучию, и адекватно среагировать на них.
Есть много примеров того, как сообщества отвечали на вызовы атмосферного загрязнения: можно вспомнить унесший 12 тыс. жизней лондонский смог 1952 года и последовавшее принятие Сlean Air Act 1956 года или катастрофическую ситуацию с загрязнением воздуха в крупных городах КНР, порождавшую до 1 млн смертей в год в середине 2010-х, которая привела к стремительному распространению в стране электромобилей. Да, такие реакции требуют времени – но не стоит представлять дело таким образом, что климат изменится уже завтра и потом ситуацию невозможно будет исправить. Человечество серьезно воздействует на окружающую среду менее 200 лет, и скорость его реакции на вызовы порождает пока скорее оптимизм, чем что-либо иное.
С другой стороны, оценивая перспективы ответа человечества на встающие перед ним вызовы, не стоит воспринимать развитие как линейное: напротив, именно в этой сфере используется самое большое число инноваций, радикально ломающих казавшиеся незыблемыми тренды.
Достаточно обратить внимание, например, на снижение стоимости солнечной генерации: если в середине 1990-х годов 1 кВт/ч получаемой с ее помощью электроэнергии оценивался в США в 80 центов, то сегодня в Саудовской Аравии она уже начинает отпускаться потребителям всего по 1 центу за кВт/ч. Причем эта отрасль становится одним из лидеров занятости: с 2016 года численность работающих в ней в США превышает занятость во всех секторах традиционной энергетики. Мы не до конца понимаем масштаба революции, производимой электромобилями, не осознаем, насколько близка в масштабах мировой истории перспектива наступления качественно новой хозяйственной реальности.
Оба тренда позволяют говорить о том, что переход к декарбонизированной (или, правильнее было бы сказать постуглеродной) экономике не стоит тех дебатов, которые вокруг него разворачиваются: к нему следует относиться сегодня как к некоторой неизбежности. В последние пару десятилетий были заложены экономические, социальные и этические основания, которые не позволяют сомневаться в том, что это новое состояние будет достигнуто к середине столетия – и случится это чуть раньше или чуть позже, не имеет принципиального значения.
Обратим внимание прежде всего на энергетику. С середины 2000-х годов в Европе и в США правительства стали делать акцент на использование возобновляемых источников энергии, порой активно дотируя ее производство. Это вызвало первый толчок: между 2004 и 2018 годами доля такой электроэнергии в ЕС выросла с 9,6 до 18,9%, в США – с 6,0 до 11,6%. Компании, вовлеченные в процесс, начали использовать новые технологии, позволявшие постоянно удешевлять новое электричество и накапливать его. Приблизительно с 2015-2016 годов оно начало конкурировать по себестоимости с традиционным образом получаемой энергией, а в ближайшие годы, вероятно, станет дешевле нее. По мере того как нефтедобывающие страны будут пытаться удерживать стоимость сырья на высоком уровне, «альтернативщики» станут забирать все большую долю рынка. Важнейшим моментом является то, что крупнейшие глобальные энергокомпании с 2010 года инвестировали в развитие возобновляемой энергетики более $2,5 трлн, тогда как в нефтегазовые проекты – $4,65 трлн (в 1990-е годы соотношение составляло $95 млрд против $1,1 трлн). С 2018 года альтернативная энергетика привлекает больше инвестиций, чем традиционная.
Не менее радикальные сдвиги происходят в автомобилестроении (эта отрасль в 2019 году обеспечивала 4% глобального ВВП): тут с середины 2010-х годов начался бум электромобилей.
За последние 10 лет объем их выпуска растет в среднем с темпом 47% в год и по итогам 2020 года составил 3,2% всех произведенных в мире машин. Согласно консенсусному прогнозу участников рынка, эта доля составит 7,4% к 2025 году, а на машины с электрическим и бензиновым приводом придется почти четверть рынка. Инвесторы не сомневаются в грядущих переменах: сегодня пионер рынка, компания Tesla, по своей рыночной оценке почти вдвое превосходит пять крупнейших автоконцернов мира вместе взятых, и оценивается в расчете на один выпущенный автомобиль в 109 (!) раз выше, чем Toyota, и в 264 раза выше, чем General Motors. С 2012 года ведущие автопроизводители инвестировали в их выпуск более $300 млрд, и большинство из них уже объявили о прекращении разработки новых бензиновых двигателей – что означает что в 2030-2035 годах производство обычных автомобилей станет редкостью, а к 2060 году они сохранятся только в самых бедных странах.
Между отдельными странами разворачивается чуть ли не соревнование, кто первым достигнет статуса «декарбонизированной» экономики. Скорее всего, чемпионами окажутся скандинавы – Дания может достичь этой цели уже через 10-15 лет. Переход к новой экономической модели имеет мощную поддержку – в крупных европейских странах «зеленые» получают 8-15% голосов избирателей, имея серьезные парламентские фракции. Выступать против «экологического» тренда считается моветоном – и в богатых государствах серьезных оснований для такой позиции я не вижу. Оппозиция «зеленым» будет становиться тем меньше, чем более дешевым и удобным окажется использование новых технологий.
Наконец, не нужно сбрасывать со счетов и то, что можно назвать модой: сегодня повсюду в мире ездить на электромобиле или устанавливать на крыше своего дома солнечные батареи стало престижным.
Практически все, что связано с новым отношением к окружающей среде, выглядит модным – и те же электромобили распродаются как горячие пирожки несмотря на то, что пока средняя машина с электрическим двигателем стоит на 20-40% дороже, чем с бензиновым или дизельным. По мере смены поколений предпочтения еще более закрепятся, и возврата назад не приходится ждать уже ни при каких обстоятельствах, тем более что в 2024-2026 годах электромобили, согласно большинству оценок, станут дешевле традиционных машин.
Иначе говоря, я хочу еще раз подчеркнуть: технологии «декарбонизации» за последнее десятилетие стали одним из наиболее значимых секторов для инвестиций в глобальном масштабе. Около 2015 года произошел перелом, показавший, что соответствующие производства успешно конкурируют с традиционными даже без государственной поддержки или бюрократического «понуждения к инновациям». Развернуть новый тренд столь же сложно, как попытаться вернуться от электронного к бумажному документообороту, такому привычному еще тридцать лет назад. Поэтому ошибаются те, кто считает что Грета Тунберг опередила время и стала выдающимся социальным инноватором; бессмысленно тратят силы спорящие друг с другом о том, реально ли «глобальное потепление» или нет.
Грета, на мой взгляд, опоздала со своими заявлениями по меньшей мере на десять лет, а вопрос о том, насколько сильно выбросы парниковых газов влияют на планету, уже не имеет значения.
В игру вступили чисто экономические силы, и все основные инвестиционные стратегии уже основаны на «декарбонизированной» экономике как неизбежной данности. Противостоять этому тренду контрпродуктивно, а ускорять его – бессмысленно. Неважно, в 2040-м или в 2060 году мировая экономика избавится от зависимости от ископаемого топлива – двадцать лет не сделают погоды: принципиально лишь то, что любые стратегии, основанные на сомнениях в наступлении этого нового состояния, заведомо являются проигрышными, и российским политикам стоит задумываться не об исчерпании наших природных богатств, а о радикальном пересмотре направлений и методов их использования.
Завершая, мне хочется сказать, что политики живут в мире, в котором проблема выбросов углекислоты еще кажется политической. Однако сегодня она стала преимущественно (а то и сугубо) экономической проблемой – и как таковая будет успешно решена без участия политиков и активистов. Дело сделано: прежние тренды сломаны, новые запущены. Дискуссии о глобальном потеплении можно прекращать, а энергию политических лидеров использовать на борьбу с другими вызовами, стоящими перед человечеством – от эпидемий до загрязнения окружающей среды бытовыми отходами или воссоздания разнообразия животного мира. Возможности человека во всех этих сферах безграничны, так что поле для деятельности еще достаточно широко.
