В IT растет цензура, а мы не замечаем — разрешают только улыбаться и молчать

У меня есть две статьи-интервью вот с такими странными абзацами

Раз

Два

За обоими кроются неприятные истории для меня и для людей, про которых я писал.

В первой парень рассказывал, как работал на заводе, где из говна и палок собирают оборудование для космических ракет — парню пригрозили ФСБ. Во второй пентестер говорил, что нашел на сайте галеры смешную уязвимость, сообщил о ней, ее тут же исправили, но вместо спасибо послали подальше.

После текстов нам по разному угрожали, приходилось идти на моральные торги с собой, вспоминать, для чего вообще делается эта работа и прикидывать — хватит ли денег с продажи квартиры родителей и моего драндулета, чтобы оплатить адвоката, если компания за 2 млрд долларов не блефует и правда пойдет в суд выяснять, во сколько обошелся ущерб ее деловой репутации. 

Для меня обе истории одинаково стремные. Людей, которые виноваты в этих абзацах — я ненавижу тоже одинаково, со всей мать его силы. Но когда я прихожу поныть над этим дерьмом со своими друзьями, выясняю, что истории действуют на них по-разному.

Первая — это “ужас-ужас, государство оборзело, космическую индустрию развалили и разворовали, и трут любую критику! Государственная цензура — преступление!”. А вторая — “нууу, это частная компания, она защищает свои интересы, все нормально. Может там и правда клевета”.

А я ненавижу любую цензуру. И когда говорю, что современные корпорации — гораздо большая угроза свободе слова, чем государство, мне говорят, что я перегибаю палку. 

Но я так не думаю. Частная цензура сейчас почти не обсуждаются, на нее никто особо не нападает, поэтому компании не боятся наглеть и затыкать, если у них есть рычаги давления. Всякие борцы за справедливость слишком сосредоточены на государствах. Я понимаю почему — государство страшнее наказывает за обход своей цензуры, оно сажает людей. Это конечно полный отстой перед перспективой потерять работу, проиграть в абсурдном суде или быть отмененным. 

Но если бы вдруг прямо сейчас мы фантастическим образом победили диктатуры, и государственной цензуры не осталось — нас бы вместо праздника ждали плохие новости. Потому что тогда мы бы заметили, что каждый день в обычной жизни нам по прежнему нельзя говорить огромную кучу вещей, потому что нам запретили это делать компании.

Те два абзаца в начале — это самые вопиющие и исключительные случаи за всю мою карьеру, от которых, так получилось, в статьях остались заметные рубцы. На самом деле такими абзацами могли быть переполнены 90% моих текстов.

Примерно два года я писал на Хабре про работу в разных компаниях, брал интервью у обычных разрабов, техдиров, основателей и прочих ребят. Работа всегда строилась так — мы отлично и открыто говорим, я записываю, собираю текст, готовлю его к публикации, потом получаю сообщение: “слушай, все классно, но наши пиарщики тоже просят взглянуть”. Что на самом деле означает “требуют”.

Затем эти пиарщики целой армией заявляются в мой текстовый документ и начинают беспардонно черкать — хотя это была не реклама, они этот текст не заказывали и не оплачивали. Просто считают, что если кто-то хочет говорить про их компанию, только они вправе решать, как этот рассказ будет звучать. 

Они безжалостно вырезают из текста жизнь, а интересных людей превращают в сглаженных корпоративных болванчиков, у которых нет мнения. Они хотят, чтобы люди говорили о выгорании не упоминая слово “выгорание”, а лучше не говорили вообще. Они хотят, чтобы в статье не было слова “стресс”, даже если оно есть не в словах спикера компании, а в моем вопросе. Нельзя, чтобы задачи считались “сложными” — они должны быть “интересными”, “с вызовом”. Все технологии, с которыми работает программист — он обожает и не видит в них никаких проблем. И вообще “вопрос выбора фреймворка не надо затрагивать, он слишком холиварный”. Проблемы — это плохо. Есть только вызовы и их успешные решения.

Однажды я говорил с техдиром одного (sic!) стартапа. Он сказал, что у них в компании зарплаты и задачи круче, чем у Яндекса, но разрабы все равно не хотят к ним идти. Я говорю — вот прямо так и считаете? Он — да, это реально так. Я говорю — ты ведь сам потом попросишь это вырезать. Он смотрит на основателя стартапа, который сидит рядом, и тот говорит — раз мы так на самом деле считаем, значит не вырежем.

Через две недели в текст приходит пиарщик и отказывается пускать статью с этой фразой. 

Ненавижу лицемерных пиарщиков. Это люди, которые учились на журналистов, и может даже ими работали. Они сами сталкивались с тем, что им не дают говорить то, что хочется рассказать. Они все считают себя капец какими интеллектуальными и прогрессивными, каждый день воют в соцсетях мол “людоедское государство душит свободу”, а потом со спокойным видом приходят на работу, садятся за компьютер и вычеркивают из публикаций то-что-по-их-мнению-нельзя-говорить.

Я борюсь с этими правками неделями, релиз текста затягивается и иногда отменяется совсем, потому что я просто шлю пиарщиков к черту. Первое время я тратил на это кучу энергии, думал смогу победить дракона. Но с каждой статьей я начинал войну сначала, только пиарщики каждый раз приходили свежие, а я был все тот же. Я выгорел за несколько месяцев, заметил, что тексты все хуже и хуже, потому что сил за них бороться все меньше. Стал писать сильно реже, потом перестал писать совсем.

Каждый раз, когда в России разгоняют очередные Ведомости, и опальные редакции пишут пафосные протестные заявления — мне становится больно вдвойне. Не только потому что государство устраивает разгоны, а потому что куча крутых журналистов, оказавшись на рынке, попадает в прицел всяких Яндексов и Мегафонов. Их пресс-службы с радостью предложат жирненькие офферы, и вот вчерашний борец за свободу слова уже учит тупых писак заменять слово “сложные” на “интересные”.

Нас возмущает, когда госсми говорит “хлопок” вместо “взрыв”. Когда компании заставляют говорить “интересные” вместо “сложные” — никто и внимание не обратит. Это же мелочи. А потом кто-то рассказывает, что в компании за два миллиарда творится детсадовский идиотизм — и компания грозит засудить всех к чертям собачьим. Публикацию снимают, вот только никакая Медуза не пишет новость — посмотрите на офигевшую компанию. Они в это время ноют, что взрыв назвали хлопком.

У меня есть друг, который устроился в Фейсбук, переехал в Сан-Франциско и теперь созванивается со мной по пути в Старбакс перед работой. Он — простой парень из деревни, как и я. Я позвал его в свой подкаст, рассказать, что там и как в этом его Фейсбуке, друг конечно же согласился. 

Через два дня он пишет — прости, не могу. Оказывается, подписав контракт с Фейсбуком, он несколько месяцев не может говорить публично вообще ничего, иначе быстро вылетит. И даже потом — может и поговорит, но только пройдя полное согласование тем с кем-то там, кто занимается публичным имиджем в компании. То есть, формально мой друг теперь не может обсуждать огромный пласт своей жизни, если нас может услышать кто-то еще.

Я не понимаю, почему никто не возмущен фактом, что компании абсолютно безнаказанно и неконтролируемо навязывают свои условия и решают, какие истории мир услышит, а какие нет. 

Вы только представьте сколько всего интересного творится за кулисами ИТ-индустрии каждый день, о чем вы никогда ничего не услышите, потому что кто-то запретил об этом говорить. Ни один анонимный слив или источник не раскроет историю в полной мере со всех сторон. Каждый инструмент, каждый продукт, каждая фича, сделка, идея — все проходило через пот и кровь отдельно взятых людей. Эти истории покурсируют между своими за парой стаканчиков, и уйдут в могилу, потому что мир никогда их не зафиксирует.

На поверхности останутся только вшивые ванильные истории успеха.

Вот Яндекс покупает Тинькофф, и все, что у нас есть — тошнотворные отговорки про “мы рады сотрудничеству, это будет отличная синергия, нас всех ждет прекрасное будущее”. Теперь можем только гадать, сколько матов осталось за кулисами, какие скрытые и личные мотивы месяцами формировали эту сделку, и что за ней на самом деле стоит. И если кто-то из участников процесса захочет об этом рассказать, он не сможет — потому что частные компании получили право на цензуру, и придумали ей кучу отвлекающих терминов. Тон оф войс, ценности бренда, имидж, NDA.

Поэтому все, что мы получаем от компаний вместо правды — молчаливых болванчиков и лощеные презентации с заученными речами, которые жутко слушать от передоза наигранной радости и фальши. 

Эту цензуру защищают рыночной экономикой. Якобы — если тебе не нравится одна компания, ты идешь к другой, которая не делает того, что тебе не нравится. Но это такой же отвлекающий маневр. Никакого выбора на самом деле нет.

Недавно к нам на подкаст пришел Андрей Ситник, известный фронтендер, который сейчас живет в Америке, и каждый день сталкивается с отменой людей за взгляды. Он озвучил интересную мысль — современный ИТ-рынок не работает по рыночным механизмам, которые описаны в старых учебниках. Почти все бизнесы в ИТ становятся монополией и по своей природе стремятся стать единственными и уникальными в нише, которую нашли. У них это получается, но их пиарщики и юристы все обставляют так, что формально не подкопаешься.

Каждый ИТ гигант защищает свою монополию во имя “безопасности и комфорта пользователей”.

Если, например, тебе не понравилась какая-то соцсеть — плохой интерфейс, тормозит или просто не согласен с политикой компании — у тебя в реальности нет выбора, потому что соцсеть — это люди, с которыми ты там общаешься. Чтобы уйти в другую соцсеть, ты должен уговорить перейти и всех друзей. Если они не хотят, ты либо отказываешься от своих социальных связей в интернете, либо остаешься с продуктом, который тебе не нравится. А это нихрена не свободный и честный выбор. Это принуждение.

Реальный рыночный выбор — это когда мы можем сидеть в любой соцсети, какой нравится, и через ее интерфейс общаться с людьми из любой другой соцсети. Будь это так — Фейсбук бы сдох лет семь назад. Этим перегруженным тормозящим куском говна никто в здравом уме не станет пользоваться. Людей держат там социальные связи. 

Но никто не позволит появиться настоящей конкуренции, и получается странная толком неизученная ситуация — на рынке куча компаний, и все — монополии. А пока они монополии, они могут как хотят контролировать информацию о себе. Как и с кем будут говорить ее сотрудники, что будет становиться достоянием общественности. И все это будет прикрываться бездушными корпоративными речами о пользе для пользователей.

Я понимаю, откуда это взялось. Компании хотят контролировать свой образ — потому что это их деньги. Если про них говорят плохо, от них уходят инвесторы, и компании дешевеют. Если они говорят о чем-то честно, люди тригерятся, передергивают слова и раздувают скандалы. Я сам видел, как Сбербанк выкладывает подкаст, где их разрабы супер сглажено говорят о разработке, а в комментарии все равно сбегаются гневные психопаты и орут — как так, карточку для их 90-летней бабушки перевыпустить не могут, а подкасты сидят записывают.

Люди внутри видят эти комменты, скандалы и скачки стоимости — черствеют, озлобляются и от своего гнева быстро переходят на темную сторону. И вот — вчера мечтали о пользе, сегодня превращаются в диктаторов, которые все всем запрещают, потому что как бы чего снова не вышло.

Я это понимаю, но для меня это не оправдание. Это трусость и слабость. Всего лишь обида на то, что ты кому-то не нравишься, только раздутая до гигантских индустриальных масштабов. И цензура — хреновое решение проблемы.

Я стараюсь вести себя рыночно. Мне не нравится — я ухожу. Но альтернативы я так и не нашел. Я посылаю к чертям пиарщиков, которые запрещают мне писать честно, иду писать другую статью про другую компанию, и встречаю там пиарщиков с точно такими же требованиями. В продуктовых компаниях, галерах, геймдеве, ИТ-гигантах, маленьких стартапах. Все запрещают. 

Я не хочу подписывать абсурдное НДА, когда прихожу на работу, иду на другую — там оно в точности такое же. Я не хочу пользоваться продуктом, потому что мне не нравится его политика, иду в другой — там то же самое. Все соцсети запрещают одно и то же. Эпл и Гугл говорят, что они не монополии — ведь они конкурируют друг с другом, но это чушь. Если мне не нравится айос, и я ухожу на андроид — ничего не меняется, их цензура не отличается вообще ничем. 

Мне это противно, и я не понимаю, почему мы до сих пор не боремся. Цензура государств скоро вымрет сама собой, и мы — победившие ее — окажемся в мире, где никого ни за что нельзя критиковать, правда равно токсичность, и существуют только разговоры о погоде.

Смотрите мой подкаст с Андреем Ситником — про цензуру и монополии в том числе