Громозека

Трое сорокалетних школьных друзей встречаются в бане и ведут неспешный мужской разговор. На обычный вопрос «Как дела?» следует обычный ответ «Нормально». За этим советским «нормально» мы скрываем самые трагические моменты жизни. Просто мы так привыкли, что все нормально.

У милиционера Громова (Борис Каморзин) мечта ловить опасных преступников, но он всего-навсего выдает оружие коллегам, заступающим на смену. А потом и вовсе его увольняют, у жены обнаруживается любовник, сын разгильдяйствует и занимается противозаконными делами. У врача Каминского (Николай Добрынин) на операционном столе умирает ребенок, любовница требует уйти от жены. Еще вдруг оказывается, что у него неоперабельный рак, которому Каминский почти рад, лишь бы не выяснять отношений со своими женщинами. Таксист Мозеров (Леонид Громов) случайно узнает, что его дочь снимается во взрослом кино и хочет как-нибудь испортить ее внешность.

Владимир Котт любит поиграть на человеческих чувствах, чтобы сначала равнодушие, потом раскаяние, а потом катарсис. Желательно, чтобы кто-то при этом умер, ну или поверил в Бога на худой конец. Его главные герои – всегда мужчины, обычной профессии и с непроницаемым лицом. Они стойко переносят все тяготы своей профессии и неблагополучие жизни, вспомнить хотя бы предыдущий фильм Котта «Муха» с красавчиком-ассенизатором Кравченко.

В «Громозеке» у всех все плохо, причем действительно так плохо, что дальше некуда. Но, к чести сценаристов, мата в фильме нет вообще. Кино же про советскую интеллигенцию. Был один момент, но тут бы и зритель матернулся от души, если бы не душили слезы. При удивительном сходстве со «Сказкой про темноту» (вновь Каморзин играет милиционера, но полную противоположность милиционера у Хомерики), где все так же безнадежно, в эту историю веришь гораздо больше. Потому что многие зрители видели то же самое и рассказывали лифту главные слова, которые невозможно произнести своим близким. Грустная драма с претензией на Хлебникова, которой самое место на фестивалях. Но и не такая уж чернуха, а просто наша обычная жизнь. К которой мы все привыкли.