Бас Ильдар Абдразаков
— о зрителях в России и США, любимых залах и семье
Анастасия Мельникова
В Московской консерватории имени Чайковского в финале III Международного музыкального фестиваля, организованного знаменитым оперным басом Ильдаром Абдразаковым, состоится концерт "Верди-гала". В середине февраля певец вместе с женой Марикой прилетел в Москву, откуда отправился с мастер-классами и концертами в Уфу, Екатеринбург и Казань.
В интервью РИА Новости он рассказал о поддержке молодых российских исполнителей, о дружбе с Дмитрием Хворостовским, о самых восторженных зрителях и лучших залах мира, о любимой семье и о том, как его когда-то исключили из музыкальной школы.
— У вас очень много работы за рубежом, это контрактная система?
Ильдар: Да, но я служу Мариинскому театру все равно, я же являюсь солистом Мариинского театра. Также работаю и в Большом театре.
Этот приезд в Россию связан с композитором Джузеппе Верди, с итальянской музыкой, совсем недавно в Мариинском театре прошел «Реквием» Верди, в котором принимали участие солисты, оркестр и хор Мариинского театра, а дирижировал худрук и главный дирижер Валерий Гергиев. Именно за него с маэстро мы и получили «Грэмми».
В нашем турне по России (Екатеринбург, Уфа, Казань и Москва) мы исполняем итальянскую музыку.
— Работа по контракту — это независимость, но в то же время и нестабильность, наверное? То есть в этом году вас пригласили в какой-то театр, а в следующем — может, и нет.
Ильдар: У меня контракты подписаны на пять лет вперед, поэтому стабильность пока есть, главное, чтобы здоровье было.
— А вы голос как-то бережете?
Ильдар: Голос… ну… по возможности. В день спектакля стараюсь не разговаривать. Главное — высыпаться и не нервничать.
Еще не очень люблю говорить по телефону.
— А пропадал когда-нибудь?
Ильдар: Нет, бывало, что я заболевал, приходилось переносить спектакль, но голос не пропадал.
— Вас называют лучшим в мире басом. Вы лучший, как вы думаете?
Ильдар: На каждого лучшего есть свой лучший все равно. Но я стараюсь конкурировать только с самим собой.
Ты ставишь задачу, выходишь на сцену — и нужно вот эту задачу выполнить, иначе ты сам себе проиграл.
— А как вы считаете, у вас сейчас пик формы, вы умеете делать все, что необходимо?
Ильдар: Нет, ну низкие голоса, они развиваются с годами. Мы же не в балете. Басы могут петь долго и с каждым годом все лучше.
В двадцать лет я был юный, неопытный, сейчас у меня совсем другой голос, он меняется. Это все огромная, большая работа. Я, когда выхожу петь на сцену, и не только я, но и мои коллеги, мы килограммы теряем.
— Очень большая нагрузка?
Ильдар: Большая нагрузка, ответственность. Нервная система очень плотно работает, и физически это часто тяжело. Страшно сказать!
— А есть ли партии, которые бы вы больше не хотели исполнять?
Ильдар: Это, например, Фигаро в «Свадьбе Фигаро». Я спел, наверное, более пятисот спектаклей, и сейчас у меня роли более возрастные стали.
Потом, есть молодежь хорошая, которая прекрасно это сделает.
— Когда вот вы поняли, что у вас есть этот дар, такие вокальные возможности?
Ильдар: Я с детства пел. Так как я родился в семье артистов, у нас очень часто звучала в семье музыка: и родители мои пели, и старший брат мой тоже певец.
И как-то мы в музыке выросли, на песнях Магомаева, Кикабидзе.
— А где она у вас звучала?
Ильдар: По радио. На телевидении же мало музыки было. Да и я родился и вырос в Уфе, у нас там было всего два канала. Мне очень нравилось, как Вахтанг Кикабидзе пел вот это: «По аэродрому, по аэродрому…», я его слушал и подражал.
Когда родители уходили на работу, приходила мамина подруга, брала меня, маленького, с собой в контору (она была в нашем же доме), я ходил по ее кабинету и все время пел. И она меня сама просила: спой еще что-нибудь, ну я и пел. Очень это запомнилось.
— А что за история, описанная в статье «Википедии», что, когда вы были в музыкальной школе, вам сказали, что у вас слуха нет? Или это легенды какие-то?
Ильдар: Нет, это правда.
— Так же не может быть: слух — он либо есть, либо его нет…
Ильдар: На самом деле, когда я ходил в музыкальную школу, у меня и слух был, и чувство ритма.
Но как-то отбили у меня желание учиться — осилил только четыре года.
— Педагоги плохие были?
Ильдар: Может, я был плохой. Но я старался. Когда у меня что-то не получалось (в игре на рояле) учитель меня заставлял отжиматься.
За одну ошибку — одно отжимание.
— Руки еще больше тряслись…
Ильдар: Я, маленький мальчик, боялся ошибиться, а когда боишься, то еще больше ошибаешься. И я бросил музыкальную школу. Просто пришел домой и сказал родителям, что я больше не хочу учиться.
А папа пошел в школу узнавать, почему сын приходит со слезами. Ему ответили, что вот, получается, у него нет слуха.
— Советские учителя ошибки свои редко признавали. А было бы здорово, если бы вы сейчас кого-то из этих людей встретили.
Ильдар: Когда-то потом встретил. Он мне сказал: «Ильдар, если тебе нужно выучить какую-то партию, ты ко мне обратись».
Я ему ответил: спасибо, мы уже позанимались.
— Вы дружили с Дмитрием Хворостовским?
Ильдар: Да. Я помню, что у него практически всегда было прекрасное, приподнятое настроение, он часто шутил. Мы познакомились в Мюнхене в начале двухтысячных, на фестивале Мариинского театра. Он с супругой Флоранс был на спектакле, в котором я пел. После они подошли, поздравили.
Так и познакомились. Потом по телефону несколько раз общались, он мне давал советы, которые в результате очень помогли. Еще он меня пригасил к себе на концерт «Хворостовский и друзья».
Затем мы очень часто встречались в Америке, так как в «Метрополитен-опере» участвовали в спектаклях (правда, в разных, но при этом в одном театре).
Марика: Мне кажется, такие концерты дают очень хороший толчок для развития карьеры даже уже состоявшихся артистов, потому что они вдохновляются друг другом, заряжаются друг от друга, рождаются новые идеи, планы...
А какой толчок это дает молодым исполнителям — то, что вот Ильдар делает фестивали (Abdrazakov Fest), дает путевку в жизнь, как бы это громко ни звучало.
— А как вы выбираете тех людей, которых вы поддерживаете, молодых?
Ильдар: Они присылают свои записи. Я всех практически слушаю, а если даже кто-то мне непонятен, нахожу какие-то другие записи. Тех, что мне нравятся, приглашаю на мастер-классы, чтобы работать уже напрямую.
Марика: Когда мы организовали фонд поддержки молодых талантов, Ильдар в этот момент был уже художественным руководителем Академии Образцовой в Петербурге.
И хотелось сделать какую-то платформу, чтобы помогать ребятам системно, потому что на это запрос был в стране очень большой. А эта система мастер-классов помогает на фестивальной основе вывести ребят на сцену.
— По-вашему, у нас, в России, сейчас сильная вокальная школа?
Ильдар: Да! У нас хорошие голоса, но им трудно пробиться, вот это печально. Я в России не знаю ни одного менеджера, который работает с певцами классическими.
Они не знают, куда идти, они тыркаются и сюда и туда, а податься им некуда: в Европу пробиться сейчас очень тяжело.
— А у лучшего мирового баса Ильдара Абдразакова есть площадки, на которые вы еще не пробились, — вы же выступали во всех самых известных мировых театрах?
Ильдар: Нет, пожалуй, нет.
Марика: На самом деле, Ильдар еще не спел в «Гарнье». Просто оперы в Париже идут в основном в Opera Bastille.
А в таком известном красивом историческом здании, в котором пел еще Шаляпин, выступить пока не пришлось.
— Где вы больше всего любите выступать? Какой зритель, какие залы вам нравятся, акустика?
Ильдар: Знаете, вот хочу похвастаться: в «Зарядье» — прекрасная акустика. И первый раз, когда я вышел туда на открытие зала (там был Гергиев, Мариинский театр), и тогда президент приходил. Я прямо почувствовал вот эту волну звуковую, которая течет в зал и возвращается назад.
Это было очень приятно — иметь дело с таким звуком. Еще в залах «Консертгебау» (Concertgebou) в Амстердаме и в «Сметана-холл» (Smetana Hall) в Праге потрясающая акустика.
Но… взять концертный зал «Консертгебау» в Амстердаме, там тоже публика сидит сзади или в «Сметана-холл».
— А зрители?
Ильдар: В России, Германии и в Австрии они немножко сдержанные сначала, но потом принимают прекрасно. В Америке — у них там сразу шоу, что бы ни было, сразу реакция такая одобрительная — там как-то проще выступать.
В Италии и Испании зрители тоже сдержанные, но потом могут посреди арии взять и начать аплодировать — надолго. Однажды в Барселоне я пел на бис три раза.
— Посреди действия?
Ильдар: Да! Идет опера, я пою свою арию, я ее заканчиваю — аплодисменты, и они не останавливаются.
Публика кричит: «Бис!», и я повторяю арию, потом снова «Бис!» — и еще раз пою ее…
— Какой у вас гастрольный график и райдер?
Ильдар: Райдер у меня обычный: чтобы была вода и бутерброды какие-нибудь. И важно, чтобы везде были увлажнители воздуха. График плотный. Иногда приходится выбирать среди лучших площадок в одно и то же время выступления.
Тогда уже смотришь, где какая роль, кто дирижер, режиссер, кто исполнители. Иногда даже климат имеет значение: выбираешь то, что комфортнее для семьи.
— Вы ездите на гастроли всей семьей?
Ильдар: Да, с женой, с детьми.
Марика: Раньше их чуть меньше было, немножечко проще с этим, но мы все время вместе.
Ильдар: Иногда меня спрашивают, а почему ваши дети родились одна в Нью-Йорке, а другая — в Австрии?
— Где выступал, там и родились?
Ильдар: Да, вот и ответ. Если бы мы работали в Японии, родились бы в Японии.
Марика: Мы с Ильдаром познакомились случайно, на дне рождения. А потом как-то очень быстро приняли решение — наверное, так получилось, что оба были готовы к тому, чтобы завести семью.
Оба были свободны, поженились и начали рожать детей одного за другим.
Ильдар: Мне важно с детьми проводить время и с Марикой — мы с ней узнаем друг друга каждый день все больше и больше.
Мне важно, когда моя семья со мной, — иначе зачем это все?
