Специальный проект
Евгения Серебренникова
Этот проект посвящается тем, кто в тяжелые годы Великой Отечественной войны находил в себе силы любить.
«22.VII.1943 г. Ровно два года и один месяц с того воскресенья, о котором будут писать в истории. Казалось раньше, что на плохом время тянется медленно, но эти два года промелькнули с ужасающей быстротой, несмотря на то что пережито столько, сколько не приходилось за все 32 года до войны. Так хочется поверить в возвращение покоя, семьи…»
Евгения Сергеевна Суходрева вела дневник на протяжении почти всей своей жизни — иногда делая длительные перерывы, а затем возвращаясь к пропущенным годам. Ее муж, капитан-инженер Арсений Приемский, вскоре после начала войны был командирован на Север. Евгения Сергеевна осталась в Москве одна с двумя детьми — старшему, Мите, было 8 лет, младшая, Таня, родилась 9 мая 1941 года.
Избежав эвакуации, она тем не менее многое знала о трудностях жизни в тылу — и тягостном ожидании весточки от любимого человека. Большую часть военных лет Арсений Приемский провел на Северном флоте, занимаясь настройкой, установкой и ремонтом радиостанций дальнего действия, которые позволили советским подводникам сохранять связь с Большой землей во время длительных рейдов.
Евгения Сергеевна Суходрева вела дневник на протяжении почти всей своей жизни — иногда делая длительные перерывы, а затем возвращаясь к пропущенным годам. Ее муж, капитан-инженер Арсений Приемский, вскоре после начала войны был командирован на Север. Евгения Сергеевна осталась в Москве одна с двумя детьми — старшему, Мите, было 8 лет, младшая, Таня, родилась 9 мая 1941 года.
Избежав эвакуации, она тем не менее многое знала о трудностях жизни в тылу — и тягостном ожидании весточки от любимого человека. Большую часть военных лет Арсений Приемский провел на Северном флоте, занимаясь настройкой, установкой и ремонтом радиостанций дальнего действия, которые позволили советским подводникам сохранять связь с Большой землей во время длительных рейдов.
Долгожданный шанс на встречу забрезжил в конце февраля 1944 года, когда за плечами у них было уже несколько лет разлуки.
«29.II.1944 г. Арсений в последнем письме обещает быть дома 15 марта, но это только обещание, не исключена возможность, что это будет в апреле, а так хочется скорее увидеть его дома, около детей, около себя <….> И свою накопившуюся тоску превратить в ласку для мужа. За эти три года ставшего совсем чужим, но все еще любимым. Тетя Леля говорит, что мне придется как бы снова выходить замуж, снова привыкать, изучать Арсения. Да, вероятно, и он изменился, как изменились многие тысячи людей, пройдя суровое испытание военного времени».
«29.II.1944 г. Арсений в последнем письме обещает быть дома 15 марта, но это только обещание, не исключена возможность, что это будет в апреле, а так хочется скорее увидеть его дома, около детей, около себя <….> И свою накопившуюся тоску превратить в ласку для мужа. За эти три года ставшего совсем чужим, но все еще любимым. Тетя Леля говорит, что мне придется как бы снова выходить замуж, снова привыкать, изучать Арсения. Да, вероятно, и он изменился, как изменились многие тысячи людей, пройдя суровое испытание военного времени».
В длинных, мучительных для нее дневниковых записях радостное предвкушение встречи сменяется тревогой женщины, не видевшей любимого человека почти три долгих года.
«29.II.1944 г. Сделалась ли и я ему чужая? Как Арсений пишет — он забыл, есть ли у него жена, что это такое. Это и чувствуется по его безласковым письмам. <…> Может быть, это умышленно, к чему играть на нервах и расстраивать воображение, когда в том положении нужны железные нервы и трезвость головы».
«29.II.1944 г. Сделалась ли и я ему чужая? Как Арсений пишет — он забыл, есть ли у него жена, что это такое. Это и чувствуется по его безласковым письмам. <…> Может быть, это умышленно, к чему играть на нервах и расстраивать воображение, когда в том положении нужны железные нервы и трезвость головы».
Арсений Приемский и Евгения Суходрева. 1950-е годы. Фото: архив Приемских
Арсений Приемский во время службы на флоте. 1940-е годы. Фото: архив Приемских
«29.II.1944 г. Как-то он отнесется к Танечке, к Мите, будет ли чувствовать себя отцом, в своей семье, в своем доме. Захочет ли остаться с нами?».
«29.II.1944 г. Вот встреча уже близка, а я не знаю, как я отнесусь к ней, то мне кажется, что я готова задушить его обнимая...
«29.II.1944 г. Вот встреча уже близка, а я не знаю, как я отнесусь к ней, то мне кажется, что я готова задушить его обнимая...
стихотворение их сына Мити. 1944 год. Фото: архив Приемских
читайте далее...
...и говорить, говорить без конца, а то, наоборот, кажется, что я буду всё присматриваться, наблюдать и ни слова не выдавлю из себя, даже как будто страшусь этого незнакомого человека».
Долгожданной встречи — манящей и пугающей одновременно — не случилось.
«19.III.1944 г. Конечно, никакого 15-го Арсений не приехал, да и вряд ли вообще приедет, пока его служба там официально не окончится в случае окончания войны. Я решила не тешить себя надеждой увидеть его дома раньше этого срока. Настроение очень мрачное, тоска разрывает сердце».
Радость пришла, как это часто с ней случается, нежданно, спустя всего пару месяцев. И не потребовала ни длительной подготовки, ни рассуждений, ни сомнений.
«2.VI.1944 г. Но все-таки он приезжал, мой дорогой. Да, уже приезжал. Столько было томительного ожидания, а пришел наконец желанный час и день свидания и пролетели как миг те 16 дней, что он был дома».
В апреле 1944 года Арсений Приемский приехал в Москву в отпуск. Окончательно вернулся домой он в июле 1945 года. За свою работу на Северном флоте был награжден орденом Отечественной войны II степени.
А в июне 1951 года Арсений Приемский вновь отправился в Северодвинск, взяв с собой жену и детей. Они прожили вместе еще 35 лет. В 1970 году его не стало. Овдовевшая Евгения Сергеевна Суходрева никогда больше не была замужем и скончалась через 30 лет после кончины мужа — в 2000 году.
Долгожданной встречи — манящей и пугающей одновременно — не случилось.
«19.III.1944 г. Конечно, никакого 15-го Арсений не приехал, да и вряд ли вообще приедет, пока его служба там официально не окончится в случае окончания войны. Я решила не тешить себя надеждой увидеть его дома раньше этого срока. Настроение очень мрачное, тоска разрывает сердце».
Радость пришла, как это часто с ней случается, нежданно, спустя всего пару месяцев. И не потребовала ни длительной подготовки, ни рассуждений, ни сомнений.
«2.VI.1944 г. Но все-таки он приезжал, мой дорогой. Да, уже приезжал. Столько было томительного ожидания, а пришел наконец желанный час и день свидания и пролетели как миг те 16 дней, что он был дома».
В апреле 1944 года Арсений Приемский приехал в Москву в отпуск. Окончательно вернулся домой он в июле 1945 года. За свою работу на Северном флоте был награжден орденом Отечественной войны II степени.
А в июне 1951 года Арсений Приемский вновь отправился в Северодвинск, взяв с собой жену и детей. Они прожили вместе еще 35 лет. В 1970 году его не стало. Овдовевшая Евгения Сергеевна Суходрева никогда больше не была замужем и скончалась через 30 лет после кончины мужа — в 2000 году.
«Я сижу в самолете на дежурстве, и передо мной расстилается спящий город… А у вас, наверное, сейчас ужин и на столе мои любимые оладьи со сгущенным молоком», — написала в письме к матери младший лейтенант Лидия Литвяк зимой 1942 года.
В октябре 1941 года, когда немцы вплотную подошли к Москве, 20-летняя Литвяк вместе с сотнями других девушек записалась добровольцем в женские авиационные полки. С ноября 1941 года девушки проходили подготовку в тылу. Тогда мало кто видел в невысокой белокурой девушке, называвшей себя Лилей, боевую летчицу.
В самом начале 1943 года Лидия Литвяк вместе со своим женским истребительным авиаполком, окончив подготовку, заступила на боевые дежурства в составе саратовского ПВО. А в первых числах сентября 1943 года ее вместе с несколькими однополчанками отправили под Сталинград — девушки должны были пополнить мужские полки, защищавшие небо над городом. Мужчины такое пополнение принимали тяжело — Сталинградская битва, одна из самых суровых в истории войны, была в разгаре.
В октябре 1941 года, когда немцы вплотную подошли к Москве, 20-летняя Литвяк вместе с сотнями других девушек записалась добровольцем в женские авиационные полки. С ноября 1941 года девушки проходили подготовку в тылу. Тогда мало кто видел в невысокой белокурой девушке, называвшей себя Лилей, боевую летчицу.
В самом начале 1943 года Лидия Литвяк вместе со своим женским истребительным авиаполком, окончив подготовку, заступила на боевые дежурства в составе саратовского ПВО. А в первых числах сентября 1943 года ее вместе с несколькими однополчанками отправили под Сталинград — девушки должны были пополнить мужские полки, защищавшие небо над городом. Мужчины такое пополнение принимали тяжело — Сталинградская битва, одна из самых суровых в истории войны, была в разгаре.
По воспоминаниям участников, за густой завесой дыма и каменной пыли летчикам даже не было видно города. Юных летчиц, большинству из которых не исполнилось и 25, отправляли в бой неохотно. Положение спасла Литвяк, уже 13 сентября одержавшая первую «женскую» воздушную победу над Сталинградом: она сбила немецкий «Юнкерс».
Лидия Литвяк (вторая справа), Алексей Соломатин (опирается на машину) с однополчанами. Фото: R.Pennington, Wings, Women and War
Тем не менее Литвяк и ее ближайшая подруга, Екатерина Буданова, сменили несколько полков, прежде чем оказались в 73-м.
Именно там Лидия Литвяк встретила человека, открывшего для нее дорогу к воздушным победам и славе боевого летчика, о которой она так мечтала, — ее сделал своей ведомой командир эскадрильи Алексей Соломатин.
Именно там Лидия Литвяк встретила человека, открывшего для нее дорогу к воздушным победам и славе боевого летчика, о которой она так мечтала, — ее сделал своей ведомой командир эскадрильи Алексей Соломатин.
Соломатин воевал с июня 1941 года, совершил к тому моменту около 200 боевых вылетов и был награжден двумя орденами Ленина и орденом Красного Знамени. Ему было 22 года.
Любимцы полка, талантливые летчики, они одержали в паре несколько побед, но очень скоро стало понятно, что Соломатин влюблен в свою ведомую.
Лидия же была полностью сосредоточена на столь долгожданной возможности летать — она получила статус «свободного охотника», а на борту своего самолета в качестве опознавательного знака попросила нарисовать белую лилию.
Любимцы полка, талантливые летчики, они одержали в паре несколько побед, но очень скоро стало понятно, что Соломатин влюблен в свою ведомую.
Лидия же была полностью сосредоточена на столь долгожданной возможности летать — она получила статус «свободного охотника», а на борту своего самолета в качестве опознавательного знака попросила нарисовать белую лилию.
Лидия Литвяк. Фото: R.Pennington, Wings, Women and War
Алексей Соломатин. Фото: R.Pennington, Wings, Women and War
читайте далее...
—Несмотря на хрупкую внешность, Литвяк отличалась сильным и независимым характером — за выполнение над аэродромом запрещенных фигур высшего пилотажа она нередко получала выговоры.
«Лиля понимала, что это был отличный летчик, и очень ценила его. Все знали, что он в нее влюблен, все. Но она ни разу не сказала мне, что любит его», — рассказывала Инна Паспортникова, служившая техником самолета Литвяк и дружившая с ней.
По одной из версий, Соломатин сделал Литвяк предложение, однако она ответила отказом. В марте 1943 года летчица действительно перешла в другую эскадрилью. Тогда же, в марте, во время вылета с другим летчиком она впервые с момента своего прибытия на фронт получила тяжелое ранение. Литвяк отправили на лечение в Москву. А в мае 1943 года, вскоре после ее возвращения в полк, самолет Соломатина потерпел крушение над аэродромом — Литвяк в это время находилась там же, на поле, и видела падающий самолет.
На сохранившейся фотографии с похорон летчика видно Лидию Литвяк, стоящую у самого гроба. Его гибель стала для нее ударом, после которого летчица так до конца и не оправилась.
«Судьба забрала моего лучшего друга Лешу Соломатина. Его все обожали, а он очень любил меня. Но тогда он не был моим идеалом… Его настойчивость и любовь заставили меня привязаться к нему, и теперь мне кажется, что я больше никогда не встречу такого человека», — написала она в письме к матери в июне 1943 года.
В том же письме она описала свой сон.
«…Река была бурная, переплыть ее было невозможно. <Соломатин> стоял на другом берегу и звал меня, звал просто до слез. Он сказал: «Все-таки Батя (погибший в мае командир полка, близкий друг Соломатина. – «Известия») меня к себе заполучил. Не смог без меня справиться». А потом Алеша снова позвал меня и сказал: «Лилька, ты не идешь?» Я сказала: «Если они меня пустят», но я понимала, что переплыть реку невозможно. После этого я проснулась. Мне очень тяжело это принять. Я скажу, мамочка, что эту дружбу я оценила только после его смерти».
За летние месяцы Лидия Литвяк одержала еще семь побед. За уничтожение немецкого аэростата, который она сбила в одиночку, была представлена к награде и получила орден Красного Знамени.
Спустя два месяца после гибели Соломатина, 1 августа 1943 года, Лидия Литвяк не вернулась из боя. Ее подбитый самолет скрылся в облаке на глазах у ведомого и так и не появился вновь. До своего 22-летия летчица не дожила чуть больше двух недель.
По разным оценкам, на ее счету к тому моменту было от 11 до 19 воздушных побед. Она стала самой эффективной женщиной-истребителем в мире и остается таковой по сей день.
По книге R.Pennington, Wings, Women and War.
«Лиля понимала, что это был отличный летчик, и очень ценила его. Все знали, что он в нее влюблен, все. Но она ни разу не сказала мне, что любит его», — рассказывала Инна Паспортникова, служившая техником самолета Литвяк и дружившая с ней.
По одной из версий, Соломатин сделал Литвяк предложение, однако она ответила отказом. В марте 1943 года летчица действительно перешла в другую эскадрилью. Тогда же, в марте, во время вылета с другим летчиком она впервые с момента своего прибытия на фронт получила тяжелое ранение. Литвяк отправили на лечение в Москву. А в мае 1943 года, вскоре после ее возвращения в полк, самолет Соломатина потерпел крушение над аэродромом — Литвяк в это время находилась там же, на поле, и видела падающий самолет.
На сохранившейся фотографии с похорон летчика видно Лидию Литвяк, стоящую у самого гроба. Его гибель стала для нее ударом, после которого летчица так до конца и не оправилась.
«Судьба забрала моего лучшего друга Лешу Соломатина. Его все обожали, а он очень любил меня. Но тогда он не был моим идеалом… Его настойчивость и любовь заставили меня привязаться к нему, и теперь мне кажется, что я больше никогда не встречу такого человека», — написала она в письме к матери в июне 1943 года.
В том же письме она описала свой сон.
«…Река была бурная, переплыть ее было невозможно. <Соломатин> стоял на другом берегу и звал меня, звал просто до слез. Он сказал: «Все-таки Батя (погибший в мае командир полка, близкий друг Соломатина. – «Известия») меня к себе заполучил. Не смог без меня справиться». А потом Алеша снова позвал меня и сказал: «Лилька, ты не идешь?» Я сказала: «Если они меня пустят», но я понимала, что переплыть реку невозможно. После этого я проснулась. Мне очень тяжело это принять. Я скажу, мамочка, что эту дружбу я оценила только после его смерти».
За летние месяцы Лидия Литвяк одержала еще семь побед. За уничтожение немецкого аэростата, который она сбила в одиночку, была представлена к награде и получила орден Красного Знамени.
Спустя два месяца после гибели Соломатина, 1 августа 1943 года, Лидия Литвяк не вернулась из боя. Ее подбитый самолет скрылся в облаке на глазах у ведомого и так и не появился вновь. До своего 22-летия летчица не дожила чуть больше двух недель.
По разным оценкам, на ее счету к тому моменту было от 11 до 19 воздушных побед. Она стала самой эффективной женщиной-истребителем в мире и остается таковой по сей день.
По книге R.Pennington, Wings, Women and War.
«Мне и вправду выпал счастливый билет. Я не умер от тифа в 34-м, не погиб в окружении в 41-м, парашют мой раскрылся на всех моих семи десантных прыжках, а в последнем — боевом, под Вязьмой в марте 43-го — я нарвался на минную растяжку, однако на теле не оказалось даже царапины. Но, как потом выяснилось, это было всего лишь мальчишеское везенье, а настоящее счастье ожидало меня впереди». Так автор повести «А зори здесь тихие…» Борис Васильев разделяет встречу с Зорей Поляк и всё остальное в своей жизни.
Зоря, «колобок в длинной гимнастерке», встретилась писателю во время курсовых построений в военной академии. Во время занятий майор приказал юной девушке забраться в самоходку, захлопнуть люк и совершить выстрел. Зоря Поляк приказ выполнила: долго прицеливаясь, она всё же пальнула, однако кое-что студентка не учла.
Зоря, «колобок в длинной гимнастерке», встретилась писателю во время курсовых построений в военной академии. Во время занятий майор приказал юной девушке забраться в самоходку, захлопнуть люк и совершить выстрел. Зоря Поляк приказ выполнила: долго прицеливаясь, она всё же пальнула, однако кое-что студентка не учла.
Она забыла включить в кабине вентилятор, поэтому, выйдя из машины, стояла перед всей ротой чумазая и с синяком на лбу — столь сильно прижалась к прицелу. Вокруг раздался хохот. Смеялся и сам Васильев, не подозревая, что вскоре эта девушка поможет ему сохранить место в академии.
Проблем в учебе у Васильева не было, за исключением одного предмета — физики. У него была возможность сдать экзамен с помощью хитрости, но Зоря, узнав об этом, глубоко возмутилась.
Проблем в учебе у Васильева не было, за исключением одного предмета — физики. У него была возможность сдать экзамен с помощью хитрости, но Зоря, узнав об этом, глубоко возмутилась.
Писатель, кинодраматург Борис Васильев. Фото: ТАСС
«Боже, что тут началось! — пишет в мемуарах Васильев. — Зорька вскочила, одернула гимнастерку, стала алой, будто рак из кипятка, и звенящим от негодования голосом: «В то время, как наша Родина, истекая кровью, отбивается от фашистских орд, когда ее лучшие сыновья и дочери гибнут на полях сражений…»
В итоге Борис Эдуардович провалил экзамен по физике и лишился представления к офицерскому званию. Помочь ему в пересдаче взялась Зоря. В это время между молодыми людьми и началась дружба, переросшая в любовь.
Кадр из фильма «А зори здесь тихие». Фото: Киностудия им. М.Горького
Советские танки на улицах Берлина. 1945 год. Фото: архив «ИЗВЕСТИЯ»/Р. Кармен
читайте далее...
Лейтмотивом супружеской жизни стал эпизод, который произошел с молодоженами в 1945 году. После снятия блокады они оказались в Ленинграде, где испытывали новые СУ-152.
Выйдя из самоходки, Борис Эдуардович увидел в поле незабудки, шагнул к ним через колючую проволоку — и оказался на неразминированном участке. Зоря последовала за мужем и велела ему шаг в шаг двигаться за ней. Протесты Васильева были отклонены тихо и жестко: «Нет, ты пойдешь за мной. Я вижу лучше тебя».
«Вот уже более шести десятков лет я иду по минному полю нашей жизни за Зориной спиной, — писал Васильев. — И я — счастлив. Я безмерно счастлив, потому что иду за своей любовью. Шаг в шаг».
Из мемуаров Бориса Васильева «Век необычайный».
Свое последнее «поле» через 66 лет они тоже прошли друг за другом: в январе 2013 года не стало Зори Поляк, а через два месяца из жизни ушел и Борис Васильев.
Выйдя из самоходки, Борис Эдуардович увидел в поле незабудки, шагнул к ним через колючую проволоку — и оказался на неразминированном участке. Зоря последовала за мужем и велела ему шаг в шаг двигаться за ней. Протесты Васильева были отклонены тихо и жестко: «Нет, ты пойдешь за мной. Я вижу лучше тебя».
«Вот уже более шести десятков лет я иду по минному полю нашей жизни за Зориной спиной, — писал Васильев. — И я — счастлив. Я безмерно счастлив, потому что иду за своей любовью. Шаг в шаг».
Из мемуаров Бориса Васильева «Век необычайный».
Свое последнее «поле» через 66 лет они тоже прошли друг за другом: в январе 2013 года не стало Зори Поляк, а через два месяца из жизни ушел и Борис Васильев.
В первую самую страшную блокадную зиму 1941–1942 годов Дмитрий Приемский работал в особой авиагруппе, снабжавшей блокадное кольцо, в составе действующей армии. В эту зиму ему исполнилось 14 лет.
Летом 1942 года он был по малолетству и истощению переведен на Большую землю, в Москву, а затем приехал в Сибирь. Там, в Черепаново, он сдал выпускные экзамены в школе и был зачислен в Ленинградский институт точной механики и оптики, ЛИТМО.
Весной 1944 года, после того как была снята блокада, он записался в отряд студентов, желающих принять участие в восстановлении Ленинграда, и получил возможность вернуться в родной город.
«Два года назад я внезапно улетел отсюда и теперь возвращался обратно, будто так и надо и ничего особенного не случилось. Конечно, я волновался, а потому запомнил тот путь с вокзала на всю жизнь. Трудно теперь представить себе тот безлюдный пустой город. С вокзала я пошел кратчайшим путем.
Летом 1942 года он был по малолетству и истощению переведен на Большую землю, в Москву, а затем приехал в Сибирь. Там, в Черепаново, он сдал выпускные экзамены в школе и был зачислен в Ленинградский институт точной механики и оптики, ЛИТМО.
Весной 1944 года, после того как была снята блокада, он записался в отряд студентов, желающих принять участие в восстановлении Ленинграда, и получил возможность вернуться в родной город.
«Два года назад я внезапно улетел отсюда и теперь возвращался обратно, будто так и надо и ничего особенного не случилось. Конечно, я волновался, а потому запомнил тот путь с вокзала на всю жизнь. Трудно теперь представить себе тот безлюдный пустой город. С вокзала я пошел кратчайшим путем.
Сначала по Лиговке, потом через Мальцевский рынок вышел на Радищева и дошел до Кирочной. С нее я сразу свернул на проспект Чернышевского и скоро добрался до подъезда своего дома. <…> Вся эта часть города осталась у меня в памяти как череда заброшенных домов».
До зимы Дмитрий Григорьевич был занят на работах по восстановлению водопровода, и на первое занятие со своей группой он пришел лишь в декабре 1944 года.
«За последним столом в среднем ряду сидели две девушки шатенки.
«За последним столом в среднем ряду сидели две девушки шатенки.
«За время совместной учебы наше общение с Женей, и не только на почве учебы, уже успело перерасти в дружбу. У него дома я познакомился с той студенткой в свитере, которую рассматривал при моем первом посещении лекции. Звали ее Лена Слонимская.
Та, что слева, была одета в серый обтягивающий пуховый свитер, подчеркивающий ее фигуру. На пышный воротник ниспадали каштановые волосы. Девушка явно не слушала лекцию и что-то оживленно шептала своей соседке. Лица девушки я практически не видел, но картина в целом мне почему-то запомнилась».
Там же, в университете, он встретил своего будущего друга, Женю. Именно у него дома через какое-то время он познакомился с той самой девушкой.
Там же, в университете, он встретил своего будущего друга, Женю. Именно у него дома через какое-то время он познакомился с той самой девушкой.
Елена Слонимская. Фото: архив Д. Г. Приемского
Дмитрий Приемский 1942 год. Фото: архив Д. Г. Приемского
Выпуск ЛИТМО 1949 год. Фото: архив Д. Г. Приемского
читайте далее...
Потом мы вспоминали, как за знакомство выпили водки из чашек с отбитыми ручками».
Двадцатилетняя Елена Слонимская была старше Дмитрия на три года. Она была дочерью известного петербургского швейного промышленника и мецената Иосифа Слонимского. Ее семья была признана «лишенцами», а в 1933 году ее отец скончался от сердечного приступа и Елена осталась жить с сестрой и матерью — сама носила дрова, взяла на себя хозяйственные заботы, ухаживала за сестрой-инвалидом.
Когда началась блокада, она осталась в осажденном городе и всю войну проработала в детском госпитале.
«Всю блокаду, в том числе и первую зиму 1941/42 года, Лена проработала в известной в Ленинграде детской больнице №6 на улице Чайковского, дом 73, санитаркой, а потом, после окончания курсов, — медицинской сестрой. <…>. Больница функционировала в войну как детский госпиталь, медперсонал был на военном положении».
В городе, который только начал возвращаться к жизни, трое молодых людей — Дмитрий, Женя и Лена — быстро сдружились. Вместе они встретили Победу.
«Перед сессией четвертого семестра закончилась Великая Отечественная война. Когда ночью по радио я узнал об этом, то, не размышляя, побежал к Лене домой. <…> Втроем мы пошли в институт, приплясывая от полноты чувств посреди улиц, быстро заполнявшихся людьми».
Постепенно отношения между ними стали меняться. Однако впервые Дмитрий объяснился с Еленой уже в первые послевоенные годы.
«Очень хорошо помню, что однажды, когда я был у Лены дома по какому-то поводу, мы стояли у горячей печки. Значит, была зима. У этой печки я вдруг сообщил ей, что она мне очень нравится и, наверное, я в нее влюблен. Я и сейчас четко вижу, как она на меня странно взглянула, ничего не ответив. Я помолчал и ушел от нее, как обычно, ни о чем не напоминая».
Любовь расцветала постепенно. Повлияло на сближение и общее прошлое молодых людей: и он, и она успели повидать войну; и его, и ее семья прошли через множество трудностей в довоенное время.
«В этом смысле мы отличались от окружающих нас студентов и тянулись друг к другу интуитивно, не осознавая причины этого. Ее отношение ко мне стало меняться, однако при каждой встрече Лена мне говорила, что наши свидания надо прекратить, потому что она мне не пара и что-то в этом роде. Мы даже назначали себе некие сроки, месяц или три месяца. Но сроки проходили, и мы снова искали встреч».
Однако неожиданно против этого союза выступили семьи влюбленных. Мать Дмитрия была против женитьбы сына на девушке еврейского происхождения, тем более старше него. Мать Елены также была недовольна происхождением ее возлюбленного и считала, что дочь может найти себе жениха посолиднее. Отчаявшись преодолеть сопротивление родителей, молодые люди решили просто дать друг другу слово.
«Все упростилось, мы стали считать себя женатыми, никому об этом не говоря и ничего не афишируя. Мы могли долго не встречаться и жить, казалось, своей жизнью, но это только казалось, на самом деле мы были уже накрепко связаны и негласно координировали свои действия, дожидаясь подходящего момента».
Такую «тайную» жизнь они вели вплоть до 1949 года, когда по окончании учебы были распределены на разные предприятия. В их жизни последовала череда разлук и коротких встреч. Вскоре после окончания института Дмитрий Приемский был отправлен на работу в Таллин, а после возвращения в Ленинград в 1952 году был призван в армию и попал в артиллерийскую академию в Москве. Именно там, на Солянке, произошла одна из самых неожиданных и памятных встреч.
«Чувство счастья, охватившее тогда меня, словно эхо, отзывается даже через 60 с лишним лет, когда я пишу эти строки. Я снова вижу Лену на Солянке, идущую по направлению ко мне. На ней был светлый берет. Так в жизни и бывает, максимальную радость приносят совсем, казалось бы, незначительные события. Иначе бы они не помнились всю жизнь».
Свой брак они зарегистрировали лишь в 1953 году в Ленинграде. Дмитрий Григорьевич Приемский и Елена Иосифовна Слонимская прожили вместе всю жизнь. Елена Иосифовна скончалась в 2013 году, Дмитрий Григорьевич живет в Санкт-Петербурге.
По книге Д.Г. Приемского «Дороги старого профессора», Саров, 2015 год
Двадцатилетняя Елена Слонимская была старше Дмитрия на три года. Она была дочерью известного петербургского швейного промышленника и мецената Иосифа Слонимского. Ее семья была признана «лишенцами», а в 1933 году ее отец скончался от сердечного приступа и Елена осталась жить с сестрой и матерью — сама носила дрова, взяла на себя хозяйственные заботы, ухаживала за сестрой-инвалидом.
Когда началась блокада, она осталась в осажденном городе и всю войну проработала в детском госпитале.
«Всю блокаду, в том числе и первую зиму 1941/42 года, Лена проработала в известной в Ленинграде детской больнице №6 на улице Чайковского, дом 73, санитаркой, а потом, после окончания курсов, — медицинской сестрой. <…>. Больница функционировала в войну как детский госпиталь, медперсонал был на военном положении».
В городе, который только начал возвращаться к жизни, трое молодых людей — Дмитрий, Женя и Лена — быстро сдружились. Вместе они встретили Победу.
«Перед сессией четвертого семестра закончилась Великая Отечественная война. Когда ночью по радио я узнал об этом, то, не размышляя, побежал к Лене домой. <…> Втроем мы пошли в институт, приплясывая от полноты чувств посреди улиц, быстро заполнявшихся людьми».
Постепенно отношения между ними стали меняться. Однако впервые Дмитрий объяснился с Еленой уже в первые послевоенные годы.
«Очень хорошо помню, что однажды, когда я был у Лены дома по какому-то поводу, мы стояли у горячей печки. Значит, была зима. У этой печки я вдруг сообщил ей, что она мне очень нравится и, наверное, я в нее влюблен. Я и сейчас четко вижу, как она на меня странно взглянула, ничего не ответив. Я помолчал и ушел от нее, как обычно, ни о чем не напоминая».
Любовь расцветала постепенно. Повлияло на сближение и общее прошлое молодых людей: и он, и она успели повидать войну; и его, и ее семья прошли через множество трудностей в довоенное время.
«В этом смысле мы отличались от окружающих нас студентов и тянулись друг к другу интуитивно, не осознавая причины этого. Ее отношение ко мне стало меняться, однако при каждой встрече Лена мне говорила, что наши свидания надо прекратить, потому что она мне не пара и что-то в этом роде. Мы даже назначали себе некие сроки, месяц или три месяца. Но сроки проходили, и мы снова искали встреч».
Однако неожиданно против этого союза выступили семьи влюбленных. Мать Дмитрия была против женитьбы сына на девушке еврейского происхождения, тем более старше него. Мать Елены также была недовольна происхождением ее возлюбленного и считала, что дочь может найти себе жениха посолиднее. Отчаявшись преодолеть сопротивление родителей, молодые люди решили просто дать друг другу слово.
«Все упростилось, мы стали считать себя женатыми, никому об этом не говоря и ничего не афишируя. Мы могли долго не встречаться и жить, казалось, своей жизнью, но это только казалось, на самом деле мы были уже накрепко связаны и негласно координировали свои действия, дожидаясь подходящего момента».
Такую «тайную» жизнь они вели вплоть до 1949 года, когда по окончании учебы были распределены на разные предприятия. В их жизни последовала череда разлук и коротких встреч. Вскоре после окончания института Дмитрий Приемский был отправлен на работу в Таллин, а после возвращения в Ленинград в 1952 году был призван в армию и попал в артиллерийскую академию в Москве. Именно там, на Солянке, произошла одна из самых неожиданных и памятных встреч.
«Чувство счастья, охватившее тогда меня, словно эхо, отзывается даже через 60 с лишним лет, когда я пишу эти строки. Я снова вижу Лену на Солянке, идущую по направлению ко мне. На ней был светлый берет. Так в жизни и бывает, максимальную радость приносят совсем, казалось бы, незначительные события. Иначе бы они не помнились всю жизнь».
Свой брак они зарегистрировали лишь в 1953 году в Ленинграде. Дмитрий Григорьевич Приемский и Елена Иосифовна Слонимская прожили вместе всю жизнь. Елена Иосифовна скончалась в 2013 году, Дмитрий Григорьевич живет в Санкт-Петербурге.
По книге Д.Г. Приемского «Дороги старого профессора», Саров, 2015 год
Легендарная «ночная ведьма», начальник штаба 46-го гвардейского Таманского дважды орденоносного полка ночных бомбардировщиков, профессор физфака МГУ, жена, мама двух известных ученых — физика Андрея Линде и психолога Николая Линде. Все это — об одном человеке, Ирине Ракобольской, которая в 1941 году ушла на фронт студенткой уже четвертого курса физфака МГУ. Тогда же на фронт отправился и ее будущий муж Дмитрий Линде.
Сообщение о начале войны застало Ирину Ракобольскую во время летней сессии. «Когда началась война, я сидела у своей подруги Лены Талалаевой — мы готовились к экзамену по теоретической физике. Позвонил наш однокурсник и сказал, что надо включить радио — будет речь Молотова.
Так мы и узнали о том, что началась война. Ну что делать? Сначала поплакали, а потом поехали в университет. Там, на Моховой, прошло собрание. И я приняла решение идти на фронт. Позже, когда уже был приказ о формировании полка, все студентки попали в штурманскую группу», — рассказывала она.
Сообщение о начале войны застало Ирину Ракобольскую во время летней сессии. «Когда началась война, я сидела у своей подруги Лены Талалаевой — мы готовились к экзамену по теоретической физике. Позвонил наш однокурсник и сказал, что надо включить радио — будет речь Молотова.
Так мы и узнали о том, что началась война. Ну что делать? Сначала поплакали, а потом поехали в университет. Там, на Моховой, прошло собрание. И я приняла решение идти на фронт. Позже, когда уже был приказ о формировании полка, все студентки попали в штурманскую группу», — рассказывала она.
На войне, даже среди бомбежек, люди оставались обычными людьми и старались сохранить частичку мирной, довоенной жизни. А письма были главным связующим звеном с домом и родными.
«Письма были частью жизни. И без них было бы очень тяжело. А так прочитаешь, как мама рассказывает о себе, о племяннике Славке, — и как будто дома побывала... В письмах, кстати, было много бытовых подробностей. Писать что-то о службе было невозможно из-за цензуры, — вспоминала Ирина Вячеславовна. — Но я выкручивалась. Мама знала, что если я рассказываю о «своей подруге Леночке», которая отправилась в такой-то город, то значит, что это меня туда перебросили».
«Письма были частью жизни. И без них было бы очень тяжело. А так прочитаешь, как мама рассказывает о себе, о племяннике Славке, — и как будто дома побывала... В письмах, кстати, было много бытовых подробностей. Писать что-то о службе было невозможно из-за цензуры, — вспоминала Ирина Вячеславовна. — Но я выкручивалась. Мама знала, что если я рассказываю о «своей подруге Леночке», которая отправилась в такой-то город, то значит, что это меня туда перебросили».
И один из них, между студентами физфака МГУ Ирой Ракобольской и Димой Линде, разворачивался в письмах — служили они в разных местах. В них — история семьи и история страны, которые переплелись навсегда.
Уже попав в полк «ночных ведьм», Ирина и Лена поклялись друг другу, что до конца войны — никаких романов. Но молодость и жизнь взяли свое. Романы — трогательные и нежные — были.
Отрывки из писем Ирины будущему мужу Дмитрию Линде:
19 декабря 1943 года
Мой друг!
Поздравляю тебя с Новым годом! Пусть всё будет так, как тебе хочется. Желаю тебе здоровья и сил для этого. Хочу, чтобы было хорошо. Хочу видеть тебя в этом новом году.
Поздравляю близких тебе людей. Будь счастлив. Всегда помню. Ирина.
12 июня 1944 года
Дорогой Дим!
Твое письмо меня никак не догонит. Что ты написал в нем такого тяжелого, что оно не может дойти? Ну во всем судьба. А я фаталистка.
Жизнь моя идет пока в устроительном порядке.
19 декабря 1943 года
Мой друг!
Поздравляю тебя с Новым годом! Пусть всё будет так, как тебе хочется. Желаю тебе здоровья и сил для этого. Хочу, чтобы было хорошо. Хочу видеть тебя в этом новом году.
Поздравляю близких тебе людей. Будь счастлив. Всегда помню. Ирина.
12 июня 1944 года
Дорогой Дим!
Твое письмо меня никак не догонит. Что ты написал в нем такого тяжелого, что оно не может дойти? Ну во всем судьба. А я фаталистка.
Жизнь моя идет пока в устроительном порядке.
Ирина Ракобольская (вторая слева) с однополчанами. Фото: архив И. Ракобольской
Ирина Ракобольская с однополчанками. Фото: архив И. Ракобольской
Ирина Ракобольская 2000-е. Фото: архив И. Ракобольской
читайте далее...
Но сплю спокойно. И даже на комаров не реагирую.
Дима, меня, конечно, прервали, и я дописываю на другой день. Сегодня получила твой треугольничек, который невесть где путешествовал. Он и правда чудный — этот треугольничек. Может быть, ты объяснишь его, друг милый?
У нас же уже лето. Работаю в палатке, ветер продувает в окна и двери, зеленая трава под ногами.
25 сентября 1944 года
Милый!
Сегодня я получила от тебя письмо. Так быстро... Оно было опущено 19-го числа.
Что же делать? Я точно не могу без тебя. И еще так нескоро это всё будет. Дим! Мы переехали в отдельную комнату. Устроили новоселье.
Дима! У меня не получается сегодня письмо, потому что мне сегодня очень, очень трудно одной. Я нашла старое письмо — не опустила в ящик, комплектую его с этим.
Родной мой, маленький (почти по бабушке). Две недели нашего счастья — это не так мало, это очень много, а мне хочется еще и еще.
Целую тебя, помню тебя всегда, всего. Твоя Ирина.
Отрывок из письма Дмитрия Ирине:
19 декабря 1943 года
Полевая почта 42/32. И. Ракобольской
Ужасно! Я пишу четвертое письмо за четыре дня!!! Меня начинают посещать кошмары. Просыпаюсь в холодном поту и дрожащей рукой ищу перо и чернила. Знакомые врачи говорят, что не переживу десятого письма. Если будет не лень — поставь мне памятник с какой-нибудь прочувствованной надписью вроде:
Старый, толстый, глупый Дим
Мукой страшной был томим.
Каждый день он по письму
Цельный месяц слал тому,
Кто причиной был всех бед,
Тот, кому он дал обет
Цельный месяц по письму
Каждый день писать тому,
Кто причиной был всех бед
Тот, кому...
Черт возьми, кажется, я стал повторяться. Говорят, это первая стадия помешательства. Впрочем, ты, конечно, тоже заметила у меня некоторые признаки безумия.
Бедная мама! А главное, бедный полковник Абрамов — он не переживет, если постигнет несчастье одного из немногих отличников строевой подготовки.
Дима.
Дима, меня, конечно, прервали, и я дописываю на другой день. Сегодня получила твой треугольничек, который невесть где путешествовал. Он и правда чудный — этот треугольничек. Может быть, ты объяснишь его, друг милый?
У нас же уже лето. Работаю в палатке, ветер продувает в окна и двери, зеленая трава под ногами.
25 сентября 1944 года
Милый!
Сегодня я получила от тебя письмо. Так быстро... Оно было опущено 19-го числа.
Что же делать? Я точно не могу без тебя. И еще так нескоро это всё будет. Дим! Мы переехали в отдельную комнату. Устроили новоселье.
Дима! У меня не получается сегодня письмо, потому что мне сегодня очень, очень трудно одной. Я нашла старое письмо — не опустила в ящик, комплектую его с этим.
Родной мой, маленький (почти по бабушке). Две недели нашего счастья — это не так мало, это очень много, а мне хочется еще и еще.
Целую тебя, помню тебя всегда, всего. Твоя Ирина.
Отрывок из письма Дмитрия Ирине:
19 декабря 1943 года
Полевая почта 42/32. И. Ракобольской
Ужасно! Я пишу четвертое письмо за четыре дня!!! Меня начинают посещать кошмары. Просыпаюсь в холодном поту и дрожащей рукой ищу перо и чернила. Знакомые врачи говорят, что не переживу десятого письма. Если будет не лень — поставь мне памятник с какой-нибудь прочувствованной надписью вроде:
Старый, толстый, глупый Дим
Мукой страшной был томим.
Каждый день он по письму
Цельный месяц слал тому,
Кто причиной был всех бед,
Тот, кому он дал обет
Цельный месяц по письму
Каждый день писать тому,
Кто причиной был всех бед
Тот, кому...
Черт возьми, кажется, я стал повторяться. Говорят, это первая стадия помешательства. Впрочем, ты, конечно, тоже заметила у меня некоторые признаки безумия.
Бедная мама! А главное, бедный полковник Абрамов — он не переживет, если постигнет несчастье одного из немногих отличников строевой подготовки.
Дима.
Команда проекта:
Авторы текстов – Приемская Евгения, Седракян Рубен, Лория Елена
Видео – Короткий Олег, Гуторов Евгений, Разенков Василий
Фото – Казаков Александр
Дизайн – Котов Александр
Бильд-редактор – Кузнецова Виктория, Стребков Дмитрий, Сафонов Данила
Корректура – Лазуткина Лидия, Егорова Елена
SMM – Чекулаев Илья, Железняков Денис
SEO – Бакушева Галина
Digital-продюсер – Андреева Юлия
Программирование – Андрей Талызин
Шеф-редактор – Королева Наталия
Начальник юридического отдела – Игнатьева Вероника
Ген. продюсер – Кopенкoвa Eкaтеpинa
Проектный директор – Ворошилов Игорь
Заместитель digital-директора – Золотарева Мария
Digital-директор – Бурмистрова Екатерина
Видео – Короткий Олег, Гуторов Евгений, Разенков Василий
Фото – Казаков Александр
Дизайн – Котов Александр
Бильд-редактор – Кузнецова Виктория, Стребков Дмитрий, Сафонов Данила
Корректура – Лазуткина Лидия, Егорова Елена
SMM – Чекулаев Илья, Железняков Денис
SEO – Бакушева Галина
Digital-продюсер – Андреева Юлия
Программирование – Андрей Талызин
Шеф-редактор – Королева Наталия
Начальник юридического отдела – Игнатьева Вероника
Ген. продюсер – Кopенкoвa Eкaтеpинa
Проектный директор – Ворошилов Игорь
Заместитель digital-директора – Золотарева Мария
Digital-директор – Бурмистрова Екатерина
© «2017 Известия»
Песня «Темная ночь»:
стихи Владимира Агатова
музыка Никиты Богословского
исполняет Марк Бернес
Из кинофильма «Два бойца»,1943 год
Ташкентская киностудия
музыка Никиты Богословского
исполняет Марк Бернес
Из кинофильма «Два бойца»,1943 год
Ташкентская киностудия
Использованы фотографии:
- Личный архив И. Ракобольской
- Личный архив Д. Г. Приемского
- Семейные архивы Приемских
- R.Pennington, Wings, Women and War
_
- Архив «ИЗВЕСТИЙ»
- Кадр из фильма «А зори здесь тихие», Киностудия им. М.Горького
- Кадр из фильма «Балада о солдате», Мосфильм
- ТАСС